Артур Кестлер - Слепящая тьма

Они спустились во внутренний двор, зажатый высокими, без окон, стенами, пересекли его и вошли в следующий корпус; лампы здесь были прикрыты плафонами, на деревянных - а не железных - дверях по обеим сторонам широкого коридора мягко поблескивали медные ручки; из комнаты в комнату сновали следователи; за одной из дверей слышалось радио, за другой стрекотала пишущая машинка. Словом, это был Следственный корпус.

Они остановились у последней двери; надзиратель, сопровождающий Рубашова, постучал. В кабинете кто-то говорил по телефону; он сказал немного погромче: "Минуту", - и, видимо, продолжил разговор; из-за двери слышались приглушенные реплики: "Да... Конечно... Совершенно верно...". Голос показался Рубашову знакомым, но ему не удавалось вспомнить, чей он. Приятный, чуть хриплый мужской голос; да, Рубашов его явно слышал. "Войдите", - сказал хозяин кабинета; надзиратель открыл деревянную Дверь, Рубашов вошел, и дверь захлопнулась. Он увидел большой письменный стол; за столом сидел его старый товарищ, бывший командир полка Иванов; опуская на рычаг телефонную трубку, он с улыбкой рассматривал Рубашова.

- Вот мы и встретились, - сказал Иванов.

Рубашов все еще стоял у двери.

- Приятная встреча, - ответил он сухо.

Иванов медленно поднялся с кресла - он был гораздо выше Рубашова.

- Присаживайся, - радушно предложил он, с улыбкой глядя на бывшего командира. Они сели; их разделял стол; они в упор рассматривали друг друга: Иванов, по-прежнему дружески улыбаясь, Рубашов - выжидающе, сосредоточенно, сдержанно. Потом его взгляд скользнул под стол.

Иванов притопнул правой ногой.

- С этим порядок, - сказал он. - Автоматический протез на хромированном каркасе. Могу плавать, ездить верхом, водить машину и плясать... Закурим?

Иванов через стол протянул Рубашову деревянный, наполненный папиросами портсигар.

Рубашов мельком глянул на папиросы и вспомнил, как он приехал в госпиталь, когда Иванову ампутировали ногу. Иванов умолял принести ему веронала и в споре, который длился до вечера, пытался доказать, что каждый человек имеет право на самоубийство. Наконец Рубашов согласился обдумать просьбу своего командира полка, но тою же ночью был переброшен на какой-то другой участок фронта.

Они встретились через много лет.

Рубашов внимательно заглянул в портсигар. Иванов сам набивал гильзы светлым, видимо, американским табаком.

- Если у нас неофициальный разговор, то я не возражаю, - ответил Рубашов, - а если ты в начале допроса всем подследственным предлагаешь закурить, то убери портсигар. Давай уж по старинке - мы у тюремщиков никогда не одалживались.

- Брось дурить, - сказал Иванов.

- Ладно, - сказал Рубашов и закурил. - Ну, а как твой ревматизм прошел?

- Вроде прошел, - ответил Иванов. - А как твой ожог - не очень болит? Он улыбнулся и с простодушным видом показал на левую рубашовскую кисть. Там, между двумя голубеющими жилками, виднелся довольно большой волдырь. С минуту оба смотрели на ожог. "Откуда он знает? - подумал Рубашов. - Значит, за мной все время следили?" Но он ощутил не гнев, а стыд; последний раз глубоко затянувшись, он бросил окурок папиросы в пепельницу.

- Давай-ка считать, - проговорил он, - неофициальную часть нашей встречи законченной.

Иванов выдувал колечки дыма и смотрел на Рубашова с добродушной насмешкой.

- А ты не торопись, - посоветовал он.

- А я, между прочим, к тебе и не торопился. - Рубашов твердо глянул на Иванова. - Я и вообще-то сюда не приехал бы, если б вы не привезли меня силой.

- Верно, тебя немного поторопили. Зато теперь тебе спешить некуда. Иванов ткнул свой окурок в пепельницу и, сразу же закурив новую папиросу, опять протянул портсигар Рубашову; однако тот остался неподвижным. - Да е....лочки зеленые, - сказал Иванов, - помнишь, как я у тебя клянчил веронал? - Он пригнулся поближе к Рубашову и дунул дымом ему в лицо. - Я не хочу, чтобы ты спешил... под расстрел, - с расстановкой произнес он и снова откинулся на спинку кресла.

- Спасибо за заботу, - сказал Рубашов. - А почему вы решили меня расстрелять?

Несколько секунд Иванов молчал. Он неторопливо попыхивал папиросой и что-то рисовал на листке бумаги. Видимо, ему хотелось найти как можно более точные слова.

- Слушай, Рубашов, - сказал он раздумчиво, - я вот заметил характерную подробность. Ты уже дважды сказал вы, имея в виду Партию и Правительство ты, Николай Залманович Рубашов, противопоставил им свое я. Теоретически, чтобы кого-нибудь обвинить, нужен, конечно, судебный процесс. Но для нас того, что я сейчас сказал, совершенно достаточно. Тебе понятно?