Редьярд Киплинг - Наулака - История о Западе и Востоке

Начиная со следующего дня и еще много дней кряду, к дверям гостиницы, где остановился Тарвин, тянулась процессия одетых во все цвета радуги туземцев, министров королевского двора, с презрением взиравших на соседей Тарвина и с почтением - на него самого. Представляясь ему, каждый из них непременно предупреждал Тарвина, чтобы тот не доверял никому, кроме его покорного слуги - и все это на высокопарно-ходульном английском. Каждая исповедь заканчивалась словами: "А я ваш настоящий друг, сэр", и каждый из них обвинял всех прочих приближенных короля во всевозможных преступлениях перед государством и в злокозненных замыслах против индийского правительства, разгадать которые сумела лишь его собственная мудрая голова.

Через десять дней после приезда, чудным утром, окрашенным в желтые и фиолетовые тона, Тарвина разбудил тоненький настойчивый голос, доносившийся с веранды и требовавший сию минуту встречи с недавно приехавшим англичанином. Незадолго до этого махараджа Кунвар, наследник престола Гокрал Ситаруна, девятилетний мальчик с волосами пшеничного цвета, приказал своим приближенным, придворным его миниатюрного двора, совершенно обособленного от двора его родителя, запрячь четырехместную рессорную коляску и ехать в гостиницу. Подобно своему пресыщенному родителю, ребенку хотелось развлечений. Все женщины, жившие во дворце, рассказывали ему, что "новый англичанин" рассмешил его отца. Махараджа Кунвар говорил по-английски намного лучше, чем король. Если на то пошло, он говорил и по-французски, и ему не терпелось продемонстрировать свои познания в присутствии придворных, чьих аплодисментов он еще ни разу в жизни не удостаивался.

Тарвин повиновался этому голосу, потому что это был голос ребенка, и, выйдя на веранду, увидел пустую коляску и свиту из десяти воинов огромного роста.

- Здравствуйте! Comment vous portez-vous? Как поживаете? Я принц-наследник. Меня зовут махараджа Кунвар. Когда-нибудь я стану королем. Поедемте со мной кататься.

Он протянул Тарвину, приветствуя его, маленькую ручонку в перчатке. Перчатки были кричащего красного цвета, шерстяные, с зелеными полосками на запястьях. Сам же малыш с головы до ног был облачен в одеяние из золотой парчи, на чалме его красовался эгрет из бриллиантов высотой в шесть дюймов и крупная гроздь изумрудов свисала почти до бровей. Из-под всего этого блеска на Тарвина смотрели черные глаза, гордые и вместе с тем исполненные недетской грусти одинокого человека.

Тарвин покорно сел в коляску. Интересно, сохранил ли он еще способность удивляться чему-либо, спрашивал он себя.

- Мы поедем дальше, по направлению к железной дороге, - сказал малыш. Кто вы такой? - спросил он ласково, положив ручонку на запястье Тарвина.

- Просто человек, сынок.

Лицо под чалмой казалось очень старым, потому что тот, кто родился для абсолютной, ничем не ограниченной власти, кто никогда не знал неудовлетворенных желаний и вырос под самым свирепым солнцем на земле, стареет намного быстрее, чем другие дети Востока, которые становятся самостоятельными мужчинами, когда по возрасту им полагается быть робкими, неоперившимися птенцами.

- Говорят, вы приехали сюда, чтобы все осматривать?

- Верно, - сказал Тарвин.

- Когда я стану королем, я никому не разрешу приезжать сюда - даже вице-королю.

- Плохо мое дело, - засмеялся Тарвин.

- Вас я пропущу, - возразил мальчик, взвешивая каждое свое слово, если сумеете рассмешить меня. Рассмешите меня сейчас.

- Вам этого хочется, мальчуган? Ну, что же, жил да был... - "Интересно, что в этой стране могло бы развеселить ребенка? Я ни разу не видел, чтобы кому-нибудь это удалось". - Фью! - Тар-вин тихо присвистнул. - Что это там, малыш?

Маленькое облачко пыли двигалось где-то далеко-далеко по дороге, ведущей к городу. Пыль поднимала какая-то быстро мчащаяся повозка, следовательно, она не могла иметь ничего общего с обычным для этой страны транспортом.

- То, зачем я сюда и приехал, - сказал махараджа Кунвар. - Она меня вылечит. Так мне сказал мой отец, махараджа. А сейчас я болен. - Он повернулся назад и с царственным выражением лица обратился к своему любимому груму, сидевшему на запятках. - Сур Синг, - произнес он на местном наречии, - как это называется, когда я впадаю в бесчувствие? Я забыл, как это по-английски.

Грум наклонился вперед.

- Я не помню, о богоподобный.

- Я вспомнил, - вдруг закричал мальчик. - Миссис Эстес говорит, что это припадки. А что такое припадки?