Джон Апдайк - Россказни Роджера

Дейл выпрямился на стуле, удивленно глядя на меня бледно-голубыми глазами.

— Неужели? Неужели я пристегиваю Бога к невежеству?

Я положил руку с разрезанным ногтем на стол.

— Именно так. Поэтому я говорю вам: освободите Его.

Дейл добился своего, задел меня за живое. Мое безразличие рассеялось как дым.

— Освободите Его, даже если Он скончается от этого.

Дейл откинулся на спинку кресла. На губах его заиграла улыбка, полная то ли самонадеянности, то ли сомнения. У его затылка желтела овчинная подкладка.

— Нет, профессор Ламберт, я смотрю на вещи иначе. Современного человека засадили в футляр атеистического объяснения физической реальности и убедили, что так и надо. Я же всего лишь призываю: эй, погодите, в мире есть нечто большее, чем вам говорят. Астрономы и биологи зачарованно уставились в лицо этого Нечто, а вам взглянуть не дают, потому что сами не верят тому, что видят. Можете верить или не верить, ибо Господь дал нам свободу выбора, но не поддавайтесь на интеллектуальный шантаж. Вы ничем не обязаны дьяволу.

— О-о, вы усматриваете здесь дьявольские козни?

— Да, усматриваю. Здесь, и всюду, и всегда.

— А кто же он, дьявол, по-вашему?

— Дьявол — это сомнение. То, из-за чего мы не принимаем Божьи дары и не ценим жизнь, данную нам Господом. Вам известно, что самоубийства занимают второе место среди причин смерти у молодежи от тринадцати до девятнадцати лет? Что они уступают в этом смысле только автомобильным катастрофам, которые нередко тоже являются своего рода самоубийствами?

— Странно, — проговорил я. — Недавняя история и, если уж на то пошло, сегодняшние фюреры и аятоллы, — по-моему, все говорит об обратном. Дьявол там, где нет места сомнению. Дьявол — то, что толкает людей строить лагеря смерти и кидать бомбы, взрываясь вместе с ними. Сомнение придает еде особый привкус, но убивает вера, слепая вера.

— Сэр, мы сильно отклоняемся от темы, и вам скоро надо проводить занятия по ересям. Я не утверждаю, что мы ничего не знаем относительно эволюции жизни. Но чем больше нам известно, тем больше явлений кажутся чудесами. Говорят, что человеческий глаз имеет невероятно сложное устройство. Однако возьмите фасеточный глаз у трилобита, зафиксированного в палеонтологических исследованиях начала кембрия. Он состоит из сотен и сотен шестигранных призм — они называются омиатидиями, в них находятся кристаллики кальция и хитин. И все это расположено строго по законам отражения, которые люди открыли только в семнадцатом веке. Поразительно, правда?

Он смотрел на меня, ожидая серьезных возражений, но я ограничился спокойным замечанием:

— Это отнюдь не означает, что трилобиты знали законы отражения. Это означает, что некоторые из них видели лучше других, — именно они-то и выживали и передавали это свойство потомкам со своими генами.

Возражал я миролюбивым тоном, давая ему возможность выговориться. Это называется тактикой плотоядного хищника. Я стал раскуривать трубку, вбирая в чашечку пламя спички, каждая затяжка была слышна, словно подступала маленькая смерть.

— Какую ступень эволюции ни взять, — развивал свою мысль Дейл, — всюду возникает проблема согласованности мутаций. Очевидна необходимость согласованности. Иначе мутаций не было бы вообще. Именно эта согласованность исключает случайность. Возьмите наш глаз. Сетчатка с палочковыми и колбочковыми клетками, радужная оболочка, стекловидное тело, двигательные мышцы, внутриглазная жидкость — невозможно поверить, что этот сложнейший механизм выстроился случайно, методом проб и ошибок. Чтобы хрусталик «работал», надо, чтобы он каким-то образом соединился с затылочной долей головного мозга. Частичное соединение невозможно, оно либо есть, либо нет. Между тем во всех эволюционных процессах наблюдаются промежуточные стадии, где принцип приспособляемости не срабатывает и даже мешает. Постройте график развития любого организма — и вам непременно придется нанести некие непостижимые точки, которые ни в какие ворота не лезут. В эволюционном плане ухо млекопитающего еще сложнее, чем глаз. Кости, составляющие челюсти у рептилий, превратились в молоточек и наковальню. Когда челюсти стали средним ухом, чем жевали эти промежуточные существа? А хвост кита? Он у него движется вверх-вниз, вверх-вниз, тогда как наземные животные машут хвостами из стороны в сторону. Разница не такая маленькая, как может показаться: при вертикальном движении хвоста таз у животного должен быть меньше, иначе он просто разрушится. Если же посмотреть в эволюционном плане, то непременно должна быть стадия, когда таз еще слишком мал и не может служить опорой задним конечностям, но уже велик для вертикальных движений хвоста. Или возьмите археоптерикса, которого эволюционисты то и дело приводят в качестве аргумента. Они не располагают никакими фактами о промежуточных существах между брюхоногими и хордовыми, или между рыбами и земноводными, или между земноводными и настоящими лягушками, зато вот археоптерикс, доказывающий, что птицы произошли от пресмыкающихся. При этом, правда, забывают о паре проблем. О том, что одновременно с археоптериксами существовали птицы в современном смысле слова, — это первое. И второе: археоптерикс не умел летать. У него были крылья и перья, но слишком слаборазвитая грудина. В лучшем случае он мог взлететь на низкий сук.