Джозеф Конрад - Теневая черта

Не успел я отойти, как он снова заговорил изменившимся упрямым тоном, нервно попыхивая трубкой.

- Правда... он... нестоящий малый... конечно. Но вы все-таки... спросите его. Спросите, и больше ничего.

Эта новая манера произвела на меня впечатление - или, вернее, заставила меня помедлить. Но здравый смысл сейчас же взял верх, и я покинул веранду, подарив его невеселой улыбкой. Пройдя несколько шагов, я очутился в столовой, теперь убранной и пустой. Но в течение этого короткого времени в голову мне пришли самые разнообразные мысли, как-то: что Джайлс потешался надо мной, думая позабавиться за мой счет, что я, вероятно, произвожу впечатление легковерного дурака, что я знаю жизнь очень мало...

К моему крайнему удивлению, дверь в конце столовой распахнулась. Это была дверь с надписью "стюард", и он сам выбежал из своей душной, филистерской берлоги с нелепым видом загнанного зверя и бросился к двери в сад.

Я по сей день не знаю, что заставило меня крикнуть ему вслед: "Послушайте! Подождите минутку!" Может быть, это объясняется брошенным им на меня искоса взглядом, или же я все еще находился под влиянием загадочной настойчивости капитана Джайлса. Словом, это был какой-то толчок; действие той внутренней силы, которая так или иначе формирует нашу жизнь. Потому что, если бы эти слова не сорвались с моих уст (моя воля была здесь ни при чем), то моя жизнь, безусловно, была бы все-таки жизнью моряка, но пошла бы в совершенно непостижимом для меня теперь русле.

Да. Моя воля была здесь ни при чем. И не успел я произнести те роковые слова, как уже горько пожалел о них.

Если бы этот человек остановился и встретил меня лицом к лицу, мне пришлось бы с позором ретироваться. Ибо у меня не было ни малейшего желания проделать идиотскую шутку капитана Джайлса ни за свой собственный счет, ни за счет стюарда.

Но здесь в дело вмешался старый человеческий инстинкт погони. Стюард притворился глухим, и я, не задумываясь ни на секунду, обежал обеденный стол и у самой двери преградил ему путь.

- Почему вы не отвечаете, когда с вами говорят? - грубо спросил я.

Он пpиcлqнилcя к притолоке. Вид у него был самый несчастный. Боюсь, что человеческая натура не очень-то благородна. В ней есть отвратительные пятна. Я начинал сердиться, - думаю, только потому, что у моей дичи был такой удрученный вид. Жалкое существо!

Я сразу перешел в наступление:

- Я слышал, что сегодня утром получено официальное сообщение из портового управления. Это верно?

Он не сказал мне, чтобы я не мешался не в свое дело, а вместо того начал хныкать, но не без нахальства. Он нигде не мог найти меня сегодня утром. Нельзя же требовать, чтобы он бегал за мной по всему городу.

- Да кто этого требует? - вскричал я. И тут мои глаза раскрылись на внутренний смысл поступков и речей, тривиальность которых была так поразительна и так надоедлива.

Я сказал ему, что хочу знать, что было в том письме. Суроаость моего тона и манер была притворной только наполовину. Любопытство может быть очень злобным чувством - иногда.

Он стал что-то бормотать, ища спасения в глупо-надутом виде. Меня это не касается, мямлил он. Я сказал ему, что еду домой. А раз я еду домой, он не понимает, зачем ему...

Таковы были его аргументы, настолько бессвязные, что казались почти оскорбительными. То есть оскорбительными для человеческого разума.

В этот сумеречный период между молодостью и зрелостью, в котором я находился тогда, человек особенно чувствителен к такого рода оскорблениям. Боюсь, что я вел себя со стюардом очень грубо. Но не в его привычках было давать кому-нибудь или чему-нибудь отпор. Употребление наркотиков или, может быть, одинокое пьянство...

И, когда я забылся настолько, что стал осыпать его бранью, он сдался и начал визжать.

Не то чтобы он поднял громкий крик. Это была циничная исповедь, со взвизгиваниями, но трусливая - трусливая до жалости. Она была не слишком связной, но достаточно связной, чтобы я онемел. Я отвел от него взгляд в праведном негодовании и заметил в дверях веранды капитана Джайлса, спокойно наблюдающего эту сцену, - дело своих рук, если можно так выразиться. Бросалась в глаза его дымящаяся черная трубка в большой стариковской руке. А также и блестящая тяжелая золотая цепочка на груди, поперек белого кителя. Он излучал атмосферу такой добродетельной прозорливости, что невинная душа не могла не броситься к нему доверчиво. Я бросился к нему.

- Вы бы никогда этому не поверили! - воскликнул я. - Получено извещение, что для какого-то судна нужен шкипер. Очевидно, имеется свободная вакансия, а этот субъект прячет письмо себе в карман.