Ганна Кралль - Опередить Господа Бога

"Я точно помню, он там пробыл неделю".

Его упрямство уже начинает вызывать раздражение.

Если "Вацлав" сказал - месяц, он, наверно, знал, что говорит.

Так что же теперь получается? Оказывается, нам всем очень важно, чтобы Юрек Вильнер как можно дольше выдержал пытки в гестапо. Это ведь большая разница - молчать неделю или месяц. Нам бы, правда, очень хотелось, чтобы Юрек Вильнер целый месяц иол-чал.

"Ну хорошо, - говорит Эдельман, - Антеку хочется, чтобы нас было пятьсот, литератору С. хочется, чтобы рыбу раскрашивала мать, а вы хотите, чтобы Юрек сидел месяц. Ладно, пусть будет месяц, это ведь уже не имеет никакого значения".

То же самое с флагами.

Они висели над гетто с первого дня восстания: бело-красный и бело-голубой. На арийской стороне на них смотрели с глубоким волнением, а немцы с превеликим трудом торжественно сняли их как военные трофеи.

Эдельман говорит, что если флаги были, то повесить их не мог никто, кроме его людей, а они флагов не вешали. Они бы повесили с радостью, будь у них хоть немного красной и белой ткани, но ее не было.

- Значит, кто-то другой повесил, не все ли равно кто.

- Да? - говорит Эдельман. - Вполне возможно. - Но лично он вообще никаких флагов не видел. Только после войны узнал, что они были.

- Как же так? Ведь все люди видели!

- Ну, раз все люди видели, стало быть, флаги наверняка были. А впрочем, - говорит он, - какое это имеет значение? Важно, что люди видели.

Вот что самое скверное: он со всем в конце концов соглашается. Даже бессмысленно его убеждать.

"Какое это сейчас имеет значение?" - говорит он и больше не спорит.

"Мы должны еще кое-что дописать", - говорит он.

Почему он остался жив.

Когда пришел первый солдат-освободитель, он остановил его и спросил: "Ты еврей? Почему ж ты живой?" В этих словах прозвучало подозрение: может, он кого-нибудь выдал? Может быть, отнимал у кого-то хлеб? Так что теперь я должна у него спросить, не выжил ли он случайно за чужой счет, а если нет то почему, собственно, выжил.

Тогда он попробует оправдаться. Например, расскажет, как шел в дом номер семь на Новолипках, где они обычно собирались, чтобы сообщить, что Ирка, врач из больницы на Лешно, лежит без сознания в пустой квартире напротив. Когда больницу переводили на Умшлагплац, Ирка проглотила тюбик люминала, надела ночную сорочку и легла в постель. Он ее перенес - как нашел, в розовой ночной сорочке, - через улицу, в дом, из которого уже всех выволокли, и теперь шел сказать, чтоб ее оттуда забрали, если она останется жива.

Поперек мостовой на Новолипках тянулась стена - дальше была уже арийская сторона. Из-за этой стены вдруг высунулся эсэсовец и начал стрелять, Выстрелил раз пятнадцать - и всякий раз пули пролетали в каком-нибудь полуметре от него, правее. Может быть, у немца был астигматизм - это такой дефект зрения, который можно компенсировать очками, но у немца, видно, был нескомпенсированный астигматизм, и он промазал.

- И это все? - спрашиваю я. - Только потому, что немец не обзавелся подходящими очками?

Нет, есть еще одна история, про Метена Домба.

Как-то для комплекта - для тех десяти тысяч на Умшлагплаце - не добрали сколько-то там человек, и Эдельмана взяли прямо на улице и посадили на подводу, которая свозила всех на площадь. Подвода была запряжена двумя лошадьми, рядом с возницей сидел еврейский полицейский, а сзади немец.

Уже подъехали к Новолипкам, и вдруг он увидел, что по улице идет Метек Домб. Метек был членом ППС 1, его направили на службу в полицию, жил он на Новолипках и теперь как раз возвращался с дежурства домой.

1 Польская социалистическая партия.

Эдельман крикнул: "Метек, меня загребли". Метек подбежал, сказал полицейскому, что это его брат, и ему разрешили спрыгнуть.

Они пошли к Метеку домой.

Дома был его отец, маленький, худой, голодный. Он посмотрел на них с неприязнью:

- Опять Метек кого-то снял с телеги, да? И опять не взял ни гроша?

Он бы мог за это иметь тысячи.

Он бы мог за это хотя бы выкупить по карточкам хлеб.

А он что делает? Снимает с телеги задарма.

- Папа, - сказал Метек. - Не огорчайся. Мне это зачтется, и я попаду в рай.

Какой рай? Какой Бог?! Ты не видишь, что творится? Не видишь, что Бога здесь уже давно нет? А даже если и есть, - понизил старичок голос, - то он на ИХ стороне.

На следующий день папу Метека забрали - Метек не успел снять его с телеги и сразу же ушел в лес, к партизанам.

Это второй пример: тут уж он обязательно должен был погибнуть, но опять его спас случай. Тогда его спас астигматизм эсэсовца, а сейчас то обстоятельство, что по улице шел Метек Домб, как раз возвращавшийся с дежурства домой.