Гума Ла: И нитка втрое скрученная

- Дождь все идет? - спросил он и положил щетку на полочку - просто ящик из-под помидоров, прибитый к деревянной подпорке стены, - рядом с запыленной баночкой густого зеленого бриолина и скелетом пластмассового гребешка с приставшими к последним зубьям-ребрам высохшими останками волос.

- Да, - сказал Чарли, - да, - и сел к себе на кровать. Долго стоять в комнате пригнувшись было трудно. - Но не очень сильный. Так, немного моросит. Я думаю, чуть погодя совсем перестанет.

- Откуда это ты знаешь, что перестанет? - спросил Рональд с ехидной ухмылкой. - Откуда это ты только знаешь такую кучу вещей о том, когда дождь перестанет и сколько он еще будет идти? Ты и впрямь умный малый, верно?

- А я и не говорю, что знаю, - ответил Чарли. Он сидел в покосившейся комнатке, опершись локтями о колени, свесив крупные тяжелые кисти рук. - Кто говорит, что я знаю? Просто я так думаю. Тоже мне, - он взглянул на Рональда и усмехнулся: - Это ты у нас умник. И все-то тебе не слава богу. И с погодой не так, и с этой Сюзи Мейер.

Рональд бросил взгляд в его сторону. Он начищал ботинки плешивой щеткой, ставя на край табуретки сначала одну ногу, потом другую.

- С чего это ты взял насчет Сюзи Мейер? Снова начинаешь, да?

Чарли засмеялся.

- Валяй, валяй, надраивай, замечательно они будут выглядеть, когда ты припустишься за автобусом.

Рональд был франтоватый малый.

- Ладно, это, кажется, мое дело, верно? - бросил Рональд. Он положил сапожную щетку на платяной шкаф и пошел на кухню.

- Поесть готово? - послышался оттуда его недовольный голос.

А голос матери отвечал:

- Подождешь немного. Прежде всего я бы поздоровалась.

- В таком случае, здравствуйте, - проворчал Рональд и повысил голос: Почему человек вечно должен дожидаться своей жратвы?

- Что это ты такой раздражительный? - прикрикнула на него мать. - Ишь, важный какой стал.

Чарли хмыкнул. Затем поднялся, подошел к платяному шкафу, открыл скрипучую дверцу и вытащил из стопки белья свою старую защитного цвета рубашку. Встряхнул ее, она развернулась, натянул через голову и, на ходу заправляя в вылинявшие джинсы, тоже пошел на кухню.

4

Рональд сидел на скамейке у стены за выскобленным дощатым столом и жадно глотал из эмалированной щербатой миски горячую овсянку. Кухня, как и весь дом, была маленькой и тесной, и перемещались в ней с осторожностью, по очереди, чтобы разойтись и не столкнуть чего. Скамейка и несколько ящиков, таких, чтобы они могли свободно задвигаться под стол, служили сиденьями, а по стенам висели закопченные сковороды и кастрюли. Стены были из старого рифленого железа, изнутри кое-как выкрашенного. Они держались на деревянных подпорках, наворованных или принесенных со свалки. За дверью висел старый календарь с изображением веснушчатого голубоглазого мальчика с золотыми кудряшками, ласкающего неизвестной породы щенка со счастливой собачьей физиономией. Картинка называлась "Приятели", но подпись вместе с названием мебельного магазина, выпустившего календарь, была замазана коричневой краской. Потолок из листьев картона разбух и провис, и, чтобы не задеть его, мужчинам приходилось пригибать голову. Он был черный и заплесневел от сырости. Во всем доме стоял запах плесени, но его давно перестали замечать.

Рональд уткнулся в тарелку и мрачно поглощал свой завтрак. Свет от лампы бросал блики на его напомаженную голову. Он во многом еще был подростком, трудный возраст отражался в ожесточенном взгляде карих глаз, в презрительной ухмылке рта и в дерзкой отваге его затаенных мыслей, злобных как цепные собаки.

Чарли сказал, входя в теплую кухню и вдыхая запах горящих дров и булькавшей на огне овсяной каши:

- Доброе утро, ма. Опять потекла эта чертова крыша.

- Придется тебе ею заняться, - сказала мать, не поворачиваясь от плиты. - В нашей комнате тоже сыро. - И Рональду: - Ты бы поторапливался. Пропустишь первый автобус. - И снова Чарли: - Дом того и гляди рухнет. Не знаю, что и делать, отец-то совсем болен.

- Болен, - передразнил Рональд, выскребая из миски остатки каши и поднимаясь. - Он уж болен черт-те с каких пор.

- Ты все-таки придерживай язык, когда об отце говоришь, - оборвала его мать.

Чарли посмотрел на своего младшего брата.

- Молчал бы, если нечего сказать. Не ты этот дом строил, не ты его чинишь, не тебе и говорить.

- Придирайся, - огрызнулся Рональд, хватая со стола у своей тарелки пакет с бутербродами. - Вечно придираются, придираются, придираются...

- А ну замолчи, чертенок, - прикрикнула мать и пригрозила ему разливательной ложкой. - Замолчи и отправляйся на работу.