Джеймс Макферсон - Поэмы Оссиана

Он смолк, и в подтверждена миллионы

Мечей огня, отторгнутых от бедер

Могучих херувимов, озарили

Весь ад окрест.

Мильтон [Потерянный рай, I, 663].

Король Морвена сидел на холме, рядом с ним трепетал по ветру солнечный луч битвы **** и развевались седые кудри товарищей его юности. Радость зажглась в очах героя, когда он взирал на сынов своих, вступивших в сражение, когда увидал, как, вздымая перуны мечей, они следуют подвигам праотцев. Эрагон явился во всей своей силе, словно рокот потока зимнего. На его пути повергается битва, и рядом с ним шествует смерть.

**** Я уже указывал в одном из предшествующих примечаний, что знамя Фингала, украшенное драгоценными камнями и золотом, называлось солнечным лучом.

"Кто там несется, - спросил Фингал, - словно скачет олень, словно лань с гулкозвучной Коны? Сверкает щит, прикрывающий стан, и скорбно бряцают доспехи. Он сошелся в бою с Эрагоном. Смотрите на битву вождей; она, как поединок духов в буре зловещей. Но ужель ты повержен, о сын холма, и белая грудь твоя кровью запятнана? Плачь, несчастная Лорма, нет любезного Альдо!"

Король схватил копье своей мощи, ибо он был удручен гибелью Альдо. Он устремил на врага смертоносные очи, но уже с властителем Соры схватился Гол. Кто передаст словами битву вождей? Пал чужеземец могучий.

"Сыны Коны, - громко воскликнул Фингал, - удержите десницу смерти! Могуч был тот, кто ныне простерт во прахе, и много о нем сокрушаются в Соре! Чужеземец придет к чертогу его и удивится безмолвию. Пал король, о чужеземец, и радость в доме его пресеклась. Прислушайся к шуму его лесов; там, быть может, дух героя скитается, но сам он далеко на Морвене пал под мечом врага иноземного".

Так говорил Фингал, когда бард затянул песню мира. И застыли наши мечи подъятые, и пощадили мы слабосильных врагов. Мы положили в могилу Эрагона, и возвысил я голос скорби. Клубясь, опустились ночные тучи, и тень Эрагона явилась иным из нас. Смутно и мрачно было его лицо, и в груди затаился вздох. Мир душе твоей, король Соры! ужасна была десница твоя во брани.

Лорма сидела в чертоге Альдо при свете горящего дуба. Ночь наступила, но он не вернулся, и печаль на душе у Лормы. "Что удержало тебя, охотник Коны, ведь ты обещал вернуться? Быть может, олень далеко убежал и темные ветры вздыхают вокруг тебя среди вереска? Я одна в чужеземном краю, кто мне здесь друг, кроме Альдо? Приди со своих гулкозвучных холмов, о мой самый любимый!"

Очи ее обратились к воротам, и слышит она шумные ветра порывы. Мнится ей, это шаги Альдо, и радость взошла на лице ее, но печаль набегает снова, как на луну прозрачное облачко. "Неужели ты не вернешься, мой милый? Дай погляжу я на склоны холма. Луна на востоке. Покойно блистает лоно озера! Когда же я увижу псов его, бегущих с ловитвы? Когда я услышу глас его громкий, издалека принесенный ветром? Приди со своих гулкозвучных холмов, охотник лесистой Коны!"

Его неясная тень на скале возникла, словно луч водянистый луны, когда он прорвется меж двух облаков, а в поле полночный ливень. Она поспешила по вереску вслед за смутным призраком, ибо она поняла, что герой ее пал. Я слышал, как близятся стоны ее, подобные скорбному голосу ветра, когда он вздыхает в траве пещеры.

Она пришла, она отыскала героя, и голос ее умолк. Молча она обращала скорбные очи, бледная, как водянистое облако, что подъемлется с озера к лунным лучам.

Немного она прожила на береге Коны: ее приняла могила. Фингал повелел своим бардам, и они воспели кончину Лормы. Дочери Морвена рыдали по ней один день в году, когда возвращались мрачные ветры осени.*

* Ежегодно дочери Израилевы ходили оплакивать дочь Иеффая Галаадитянина четыре дня в году.

Книга Судей, XI, 40.

Сын далекой земли,** ты обитаешь на поле славы, так пусть же порою твой глас восхваляет тех, кто здесь пал, дабы их легкие духи радостно реяли вкруг тебя и Лормы душа являлась в лунном луче, когда отдохнуть ты приляжешь и луна заглянет в пещеру твою.*** Тогда ты узришь, как прелестна она, хотя на ее ланите застыла слеза.

** Поэт обращается к кульди.

*** Ты явись мне в лунном луче, о Морна, да узрю я тебя в окне в час моего отдыха, когда мирными станут мысли мои и отзвучит бряцанье оружия.

Фингал, кн. I.

Конлат и Кутона

ПОЭМА

СОДЕРЖАНИЕ

Конлат был младшим из сыновей Морни и братом прославленного Гола, столь часто упоминаемого в поэмах Оссиана. Он был влюблен в Кутону, дочь Румара. Тоскар, сын Кинфены, прибыл в сопровождении друга своего Феркута из Ирландии в Мору, где жил Конлат. Он был гостеприимно принят и, согласно обычаю того времени, три дня пировал с Конлатом. На четвертый день он поднял парус и, проходя вдоль побережья _Острова волн_ (вероятно, одного из Гебридских островов), увидел охотившуюся Кутону, влюбился в нее и насильно увел на свой корабль. Непогода заставила его пристать к пустынному острову И-тона. Тем временем Конлат, узнав о похищении, поплыл вослед и настиг Тоскара, когда тот уже готовился отплыть в Ирландию. Они сразились, и вместе со всеми своими спутниками пали от ран, нанесенных друг другу. Кутона ненадолго пережила их; через два дня она умерла. Фингал, узнав об их несчастной смерти, послал Стормала, сына Морава, похоронить их, но забыл послать барда, чтобы тот пропел погребальную песнь над их могилами. Спустя долгое время дух Конлата явился Оссиану, умоляя его поведать грядущим поколениям о нем и Кутоне. Ибо, согласно представлениям того времени, души умерших не обретают покоя до тех пор, пока бард не посвятит им скорбную песнь. Такова, согласно преданию, история, лежащая в основе поэмы.