Уильям Берроуз - Мое образование (Книга Cнов)

-- Все мясники -- на выход.

Я уже бегу, не надеясь спастись. Я у плавательного бассейна, очень грязного, вода в нем застоялась, там палки и ряска. Кто-то стреляет мне в спину длинной бамбуковой стрелой. Я умираю... отхаркивая кровь у бассейна. Там Джеймс.

Еще один сон, до или после прежнего. Я в постели, отхаркиваю кровью в подушку. Там мама. Я говорю:

-- Я умираю.

В доме на Прайс-роуд. В доме темно. Тяжелая осязаемая темнота опасности. Я спускаюсь в гостиную. Тут и там расставлены тарелки с обкусанными краями. Где Морт? Люсьен жрет стекло на Бедфорд-стрит в Деревне. Где же Морт? Я открываю парадную дверь -- снаружи день, но внутри ночь. В дневном свете есть что-то нарочитое, будто это особая маленькая заплатка света, которая может погаснуть в любой миг. Когда я открываю переднюю дверь, там стоит мама, очень молодая и смышленая, в стиле 1920-х годов, как в "Зеленой шляпке".

Я стелю постель в гостиной у окна до пола, выходящего на террасу и в сад. Прилаживаю друг к другу подушки, как на пульмановской полке. На полке рядом со мной -- мальчик. У него загорелые руки, и у локтя -- следы от иглы. Мы с ним начинаем это делать -- смутно, наощупь. Все внимание -- к его руке, к изнанке локтя.

Много лет назад мой первый контакт со Страной Мертвых: дело происходит на заднем дворе дома No 4664 по Першинг-авеню. Темнота и пятна нефти -- и запах нефти. Вот уже в доме, я склоняюсь над мамой, стоя спереди, и ем ее спину, как динозавр. И вот мама врывается с криком в комнату:

-- У меня был кошмарный сон -- ты ел мою спину.

У меня -- длинная шея, которая идет вверх и перегибается ей через голову. Мое лицо во сне задеревенело от ужаса. Как кадр недопроявленной пленки. Недостаточно света. Свет заканчивается. Из асфальтовых провалов на Ла-Бреа-авеню поднимаются динозавры. Нефтяной и угольный газ.

Беззвучное движение в прозрачном автомобиле -- да и автомобиль ли это? Затем сосредотачиваюсь на какой-то детали, вроде странного зверька в зимнем мусоре. Сегодня утром это куча известкового раствора и обломок стены дома. Я знаю, что дело происходит на Мадагаскаре. К морю спускается крутой откос. Куча мусора лежит там уже долго. Спрессовалась. Вот из окна своей студии я вижу реку Кау. Снова к мусору: это моя точка входа -- точку входа узнаешь по ощущению... радость, надежда, узнавание!

"Они упали лицом в грязь собственной земли". Расшифровка египетских иероглифов.

Мик Джеггер стоит в арке окна. Руки его вытянуты, как на той схеме, которую НАСА послали в космос. Он очень худой. Но кажется, что с ним все в порядке. Бегу ко входу в метро, я босиком, а под ногами -- грубый бетон и дерево, поэтому я несусь, едва касаясь земли, по воздуху, над ступеньками. А Мик так может? Кажется, он до сих пор здесь.

Напомнило фрагмент сна с турецкими банями, кишащими еще не достигшими половой зрелости отвратительно обезображенными мальчиками с деформированными гениталиями и распухшими телами: их половые органы расщеплены на концах, вздуты в середине. Тоненькие, точно карандаши. Атмосфера кошмарна, а там их целые комнаты, уровни и койки.

Кошмар о параличе. Пытаюсь позвать на помощь. Тянусь к пистолету онемевшим пальцем, зная, что на курок нажать он не сможет. Что здесь происходит? Очевидно, сновидец -- беспомощен, им завладел совершенно враждебный к нему оккупант. Что-то лежит в постели со мной? В самом деле -вспоминаю, что обычно галлюцинация сенсорной депривации проявляется в ощущении чужого тела, раскинувшегося в твоем собственном.

Просыпаюсь от этого кошмара в странной комнате. В окно вижу, как вдоль реки гуляют люди. Мое внимание привлекает стул. Где же я видел такой стул? Стул здесь -- ключ. Тяжелый неудобный стул. Им хорошо только кого-нибудь по голове бить, да и то, если человек отвернется, -- или же обороняться от атакующего льва. По крайней мере, стул не хлипкий.

Наконец, просыпаюсь в настоящей комнате в Лоуренсе, Канзас, в три часа утра. Просматриваю свои записи снов. Женщина по телефону говорит, что двух врачей ей не нужно. Обстановка явно венерианская. Чуждая и отвратительная.

Две отчетливые картинки. Прохожу мима банка "Чейз-Манхэттен". Вижу мистера Боулза (не П. Боулза, а того Боулза, который служил в банке "Чейз" в Лондоне). На банк этот совершили налет три человека -- один был переодет женщиной, в руках обрез. Я прибыл туда через несколько минут после ограбления. Читаю "Рассеченное Я" Лэнга(94) -- на столе с завтраком. Перехожу к истории Дэвида, восемнадцатилетнего пациента с тягой выступать в женских ролях перед зеркалом. Во сне я вижу, как Боулз сидит за своим рабочим столом без пиджака, рукава рубашки закатаны. Он говорит, что на пенсию можно уйти и по тарифам черного рынка, то есть сыграть на расхождении официального и черного курсов.