Габриэль Маркес - Недобрый час

- Падре, я застрелюсь!

Падре Анхель остановился, ошеломленный.

- Вы отравляете себя, принимая столько обезболивающего, - сказал он.

Громко топая, алькальд подбежал к стене и, вцепившись обеими руками себе в волосы, боднул ее. Падре еще никогда не доводилось быть свидетелем такой боли.

- Примите тогда еще две таблетки, - посоветовал он, сознавая, что предложить это средство его побуждает только собственная растерянность. Оттого, что примете еще две, не умрете.

Он всегда терялся при виде человеческой боли - слишком ясно он сознавал свою полную перед ней беспомощность. В поисках таблеток падре обвел взглядом всю большую полупустую комнату. У стен стояли полдюжины табуреток с кожаными сиденьями и застекленный шкаф, набитый пыльными бумагами, а на гвозде висела литография с изображением президента республики. Таблеток он не увидел только целлофановые обертки, валяющиеся на полу.

- Где они у вас? - спросил, уже отчаявшись найти таблетки, падре.

- Они на меня больше не действуют, - простонал алькальд.

Алькальда передернуло, и на падре Анхеля надвинулось огромное безобразное лицо.

- Черт подери! - крикнул алькальд. - Ведь говорил, чтобы не лезли ко мне!

И, подняв над головой табуретку, со всей яростью отчаяния швырнул ее в застекленный шкаф. Падре Анхель понял, что произошло, лишь после того как посыпался стеклянный град и из облака пыли вынырнул, словно привидение, алькальд. На мгновение воцарилась абсолютная тишина.

- Лейтенант... - прошептал падре.

У открытой в коридор двери выросли полицейские с винтовками наготове. Порывисто дыша, алькальд поглядел на них невидящим взглядом, и они опустили винтовки, оставшись, однако, стоять у двери. Взяв алькальда за локоть, падре Анхель подвел его к складному стулу.

- Так где же все-таки таблетки?

Алькальд закрыл глаза и откинул назад голову.

- Это дерьмо я больше принимать не буду, - ответил оп. - От них гудит в ушах и деревенеет череп.

Боль на время утихла, и алькальд, повернувшись к падре, спросил:

- С зубодером говорили?

Падре молча кивнул. По выражению его лица алькальд понял, каков результат беседы.

- Почему бы вам не поговорить с доктором Хиральдо? - предложил падре. Некоторые врачи тоже умеют рвать зубы.

Алькальд ответил ему не сразу.

- Скажет, что у него нет щипцов. - И добавил: - Это заговор.

Он воспользовался тем, что боль утихла, чтобы отдохнуть от беспощадности послеполуденных часов. Когда он открыл глаза, в комнате было уже серо от наступивших сумерек. Даже не посмотрев, тут ли падре Анхель, он сказал:

- Вы пришли насчет Сесара Монтеро.

Ответа не последовало.

- Из-за этой боли я ничего не мог сделать, - продолжал алькальд.

Поднявшись, он зажег свет, и с балкона влетело первое облачко москитов. Сердце падре Анхеля сжалось от тревоги, вселяемой этим часом.

- Время идет, - сказал он.

- В среду я должен отправить его обязательно, - сказал алькальд. Завтра все, что полагается сделать, будет сделано, и во вторую половину дня можете его исповедать.

- Во сколько?

- В четыре.

- Даже если будет дождь?

Взгляд алькальда исторг всю злость, накопившуюся в нем за две недели страданий.

- Даже если наступит конец света!

Таблетки и вправду больше не действовали. Надеясь, что вечерняя прохлада поможет ему заснуть, алькальд перевесил гамак из комнаты на балкон, но к восьми часам отчаяние снова охватило его, и он вышел на площадь, спавшую под бременем зноя летаргическим сном.

Побродив немного, но так и не найдя ничего, что отвлекло бы от боли, алькальд зашел в кинотеатр. Это была ошибка: от гудения военных самолетов боль усилилась. Он ушел, не дождавшись перерыва, и оказался у аптеки в тот момент, когда дон Лало Москоте уже собрался запирать.

- Дайте мне самое сильное средство от зубной боли.

Аптекарь с изумлением поглядел на его щеку и направился в глубину комнаты, за двойной ряд стеклянных шкафов, заставленных сверху донизу фаянсовыми банками. На каждой из них было выведено синими буквами название. Глядя на аптекаря сзади, алькальд подумал, что этот человек с толстой розовой шеей, по всей вероятности, переживает сейчас самую счастливую минуту своей жизни. Он хорошо его знал. Аптекарь жил в двух задних комнатах этого дома, и его супруга, необыкновенно полная женщина, была уже много лет парализована.

Дон Лало Москоте вернулся с фаянсовой банкой без этикетки. Он поднял крышку, и изнутри пахнуло сильным запахом сладких трав.