Габриэль Маркес: Недобрый час

Он вышел и закрыл за собою дверь. В просторном полутемном доме Роберто Асис слышал жужжанье электрического вентилятора, который включила на время сиесты его мать, жившая в доме рядом.

Под сонным взглядом чернокожей кухарки он налил себе стакан лимонада из бутылки, стоявшей в холодильнике. Женщина, окруженная, словно ореолом, какой-то особой, свойственной только ей освежающей прохладой, спросила, не хочет ли он обедать. Он приподнял крышку кастрюли: в кипящей воде лапами вверх плавала черепаха. Впервые в нем не вызвала дрожи мысль, что ее бросили туда живую и что, когда черепаху, сваренную, подадут на стол, сердце ее еще будет биться.

- Я не хочу есть, - сказал он, закрывая кастрюлю. И, уже выходя, добавил: - Сеньора тоже не будет обедать - у нее с утра болит голова.

Оба дома соединялись выложенной зелеными плитками галереей, из которой обозревались общее патио двух домов и огороженный проволокой курятник. В той половине галереи, которая была ближе к дому матери, в ящиках росли яркие цветы, а к карнизу были подвешены птичьи клетки.

С шезлонга его жалобно окликнула семилетняя дочь. На ее щеке отпечатался рисунок холста.

- Уже почти три, - негромко сказал он. И меланхолично добавил: Просыпайся скорее.

- Мне приснился стеклянный кот, - сказала девочка.

Он невольно вздрогнул.

- Какой?

- Весь из стекла, - ответила дочь, стараясь изобразить в воздухе руками увиденное во сне животное. Как стеклянная птица, но только кот.

Хотя был день и ярко светило солнце, ему показалось вдруг, будто он заблудился в каком-то незнакомом городе.

- Не думай об этом, - пробурчал он, - этот сон пустой.

Тут он увидел в дверях спальни свою мать и почувствовал, что спасен.

- Ты выглядишь лучше, - сказал он ей.

- Лучше день от дня, да только для свалки, - ответила она с горькой гримасой, собирая в узел пышные стального цвета волосы.

Она вышла в галерею и стала менять воду в клетках. Роберто Асис повалился в шезлонг, в котором до этого спала его дочь. Откинувшись назад и заложив руки за голову, он не отрывал взгляда потухших глаз от костлявой женщины в черном, вполголоса разговаривавшей с птицами. Птицы, весело барахтаясь в свежей воде, осыпали брызгами ее лицо. Когда она все кончила и повернулась к нему, Роберто почувствовал неуверенность в себе, которую она всегда вызывала в людях.

- Я думала, ты в горах.

- Не поехал, были дела.

- Теперь не сможешь поехать до понедельника.

По выражению его глаз было видно, что он с нею согласен. Через гостиную прошла вместе с девочкой черная босая служанка - она вела ее в школу.

Вдова Асис, стоя в галерее, проводила их взглядом, а потом снова повернулась к сыну.

- Опять? - озабоченно спросила она.

- Да, только теперь другое, - ответил Роберто.

Он последовал за матерью в ее просторную спальню, где жужжал электрический вентилятор. С видом крайнего изнеможения она рухнула в стоявшую перед вентилятором ветхую качалку с плетением из лиан. На выбеленных известкой стенах висели старые фотографии детей в медных резных рамках. Роберто Асис вытянулся на пышной, почти королевской постели, на которой некоторые из этих детей, включая - в прошлом декабре - и собственного его отца, уже умерли, состарившиеся и грустные.

- Что же? - спросила вдова.

- В моем возрасте следует верить всему, - сказала вдова. И безразлично спросила: - Так что же такое они говорят?

- Что Ребека Исабель не моя дочь.

- У нее нос Асисов, - сказала она.

А потом, подумав о чем-то, рассеянно спросила:

- Кто говорит это?

Роберто Асис грыз ногти.

- Листок наклеили.

Только теперь вдова поняла, что темные круги под глазами у ее сына не от бессонницы.

- Листки не живые люди, - назидательно сказала она.

- Но пишется в них только то, о чем уже говорят, - возразил Роберто, даже если сам ты этого еще не знаешь.

Она, однако, знала все, что в течение многих лет говорили жители городка об их семье. В доме, полном служанок, приемных дочерей и приживалок всех возрастов, от слухов было невозможно спрятаться даже в спальне. Неугомонные Асисы, основавшие городок еще в те времена, когда сами были всего лишь свинопасами, как магнит притягивали к себе сплетни.

- Не все, что говорят люди, - правда, - сказала она, - даже если ты знаешь, о чем они говорят.

- Все знают, что Росарио Монтеро спала с Пастором, - сказал он. - Его последняя песня была посвящена ей.

- Все это говорили, но определенно никто не знал, - возразила вдова. А теперь стало известно, что песня была посвящена Марго Рамирес. Они собирались пожениться, но никто не знал об этом, кроме них двоих и его матери. Лучше бы они не охраняли так свою тайну - единственную, которую в нашем городке удалось сохранить.