Аскольд Мельничук - Посол мертвых

Отец Славы, врач, был худощав, носил монокль и постоянно сопел. Возвращаясь после игры в тарок1, он всегда приносил новую книгу с картинками. Их у него было столько, что Аде казалось, будто он живет в библиотеке. Пока взрослые играли в карты, девочки разглядывали эти книги. Иногда на Славиного отца нападал приступ чиханья, и тогда игра прекращалась, пока он не приходил в себя.

Обнаженная оделась, подобрала полотенце и ушла. Девочки, тут же забыв о ней, занялись более важными делами. Они любили собирать крабов, оставленных на берегу приливом, который отступал, словно сползающий за край земли зверь, бессильно хватающийся за утекающий сквозь когти песок. Потом строили песчаные замки. К обеду, однако, эти родовые замки уже лежали в руинах, как средневековые королевства после нашествия великанов. Девочки окунались в море, чтобы смыть с себя песок, и, качаясь на волнах, кожей ощущая прикосновение скользящих медуз, наблюдали, как вода слизывает берег языком.

Дома мать Адрианы всегда уговаривала Славу пообедать, но та, хохоча, лишь трясла головой.

- Смотри, схлопочешь болезнь исчезновения, - пугал ее Адин отец, на что Слава улыбалась, обнимала Аду за плечи и тащила обратно на пляж. Должно быть, она была наполовину нимфой, потому что ее неудержимо влекло к воде. По вечерам, пока Адрианина мать грела воду и наполняла цинковое корыто, девочки сидели на полу и болтали со своими куклами, у которых были фарфоровые головки. В первый раз, когда Слава разделась при ней, Ада заметила на ее животе родимое пятно в форме морского конька.

- Это Хорас, - объяснила Слава.

Тем вечером, лежа в постели, Ада представила себе, что море баюкает ее, словно отец на своих руках. Картинки дня роились под опущенными веками. Засыпая, она все еще видела, как ныряет обнаженная женщина и ее волосы распластываются по воде.

На следующее утро Ада снова побежала к морю. На сей раз берег был усеян белесо-голубыми створчатыми ракушками, волнистыми, круглыми и продолговатыми, тяжелыми, как мрамор, и хрупкими, как перышки. Посреди них лежала маленькая черная "лейка", видимо, оброненная туристом, фотографировавшим с яхты дельфинов. Ада подбежала к фотоаппарату, но, прежде чем она успела схватить его, набежавшая волна смыла находку в море вместе с большинством раковин.

- Ада! - позвала мать.

Девочка нехотя поплелась домой. Войдя через двустворчатую стеклянную дверь, она увидела, что родители суетятся в гостиной.

- Детка, ты что, забыла? - Мать бросила на нее мимолетный взгляд и снова принялась переставлять на концертном рояле вазу, расписанную райскими птицами.

Многочисленные братья и сестры толкались и ползали под ногами, создавая неразбериху. Отец, разговаривавший с садовником, помахал ей. Его высокая стройная фигура была облачена в беличьего цвета костюм с серебристым жилетом, на ногах - туфли из кожи носорога. Из тени вышел незнакомец в белой рубашке с рюшами и манжетами на запонках. Его спутанные волосы казались грязными, а ботинки выглядели так, будто, сделай он еще шаг - и они развалятся. Он церемонно щелкнул каблуками, поклонился так низко, что мог при желании лизнуть пол, и протянул вялую руку с безжизненно повисшими пальцами.

- Кто вы? - спросила Ада.

Уголки его губ слегка опустились: видимо, своим вопросом она его обидела.

- Я - художник!

- Портрет, Ада, портрет! - защебетала мама.

- Да, детка, поди, стань здесь, - подхватил отец.

Огорченная, девочка сделала, как он велел. Значит, сегодня - никакого моря. Унылейшее занятие два часа кряду молча стоять, как истукан, пока этот олух будет вертеть тебя туда-сюда, тарахтя без умолку.

- Волнения в Вене, - предложил тему для разговора художник.

Ада вздрогнула. Это была новость, которую ей хотелось услышать. Волнения в Вене! Борьба за свободу! Она тоже рвалась на свободу. Освободиться от старой жизни. Забыть о здешнем мире.

- Это меня ничуть не удивляет, - вежливо откликнулся отец, хотевший, судя по всему, немного ввести происходящее в берега. Какое облегчение. Лучше молчание, чем пустая болтовня.

- Идите все сюда. - Мама хлопнула в ладоши.

Семья образовала единый фронт. Даже маленький Орест старался держаться изо всех сил, пока они у него не кончились и он не крикнул фальцетом:

- Мама, как ты думаешь, почему у меня глаза желтеют?

Их обволакивало облако смешанного аромата духов и туалетного мыла, они слышали шум моря и щебет птиц, сквозь дверь за спиной сердитого художника, хлопотавшего за мольбертом, видели, как бабочки пьют цветочный нектар. Так они простояли довольно долго, пока художник, еще десять дней назад пообещавший написать их групповой портрет, жестом не пригласил их посмотреть, что получилось. Опершись на рояль и подбоченясь, он молча наслаждался восторгами, которые расточали члены семьи по поводу его работы.