Мария Романушко - Там, где всегда ветер

Я водила её за руку в детский сад, а потом так же за руку в школу. Всё Маришкино детство я гуляла с ней – это была моя обязанность и моя привилегия: мне это было в радость. Мариша, собственно говоря, была моим первым ребёнком, и в глубине любви к младшей сестре родилась моя мечта о будущих детях… Я уже не представляла своей жизни без того, чтобы возить кого-то маленького и любимого на санках, играть с ним в куклы, укрывать перед сном и прислушиваться ночью к его дыханию…

Мама иногда вспоминала, какой я была замечательной в детстве, и как она любила гулять со мной в парке. «Ты была, как кукла! С такими огромными синими глазищами! Круглыми-круглыми! Как сейчас помню… и я веду тебя за ручку… Господи, как же я любила тебя!» – говорит мама и смотрит на меня с недоумением и укором.

Вот в этом-то всё и дело: ЛЮБИЛА. Когда-то любила… Глагол в прошедшем времени. В давно, давно прошедшем времени…

Я перестала быть куклой и этим как бы предала свою маму. Кукла превратилась в колючий кактус. Маму страшно огорчала эта подмена. Её никто не предупредил, ей никто не сказал, что может случиться такой «облом» и к тому же так скоро…

Меня-сегодняшнюю она не воспринимала и не принимала. Да, она была искренней, когда говорила «я так люблю своих детей, дети для меня главное в жизни». Но мыслями она была далеко от нас – она зациклилась на нашем раннем детстве: она по-прежнему любила двух синеглазых КУКОЛ. А ведь и Маришка тоже уже вырастает из кукольного возраста. И она не всегда будет щебечущим ангелочком…

Ещё мама любила вспоминать момент моего рождения, и как был потрясён старый врач моим видом: у меня оказалась какая-то особо большая голова. «Никогда таких головастых ещё не видел! Умной будет», – сказал доктор, и мама это запомнила. Мама говорила: «У тебя голова умная – как у меня. Я всегда была отличницей и ты, если бы захотела, могла бы. А отец твой не очень блестяще учился, вызовут отвечать – а он стоит у доски, красный как рак, и молчит. Мне всегда стыдно за него было…»

А теперь ей стыдно за меня… Бедная мама!

Маришка вернулась из школы вся в слезах и бросилась меня горячо обнимать…

– Малыш, что случилось? Кто тебя обидел?

– Почему, почему она сказала, что мы с тобой – не родные сёстры?

– Кто «она»?

– Учительница! Тамара Ивановна!

– Учительница?… Что за бред! Мы с тобой самые что ни на есть родные сёстры. Роднее не бывает.

– А она сказала, что мы – сводные.

– Сводные??? А как она это сказала, по какому поводу?

– Без всякого повода. Вдруг спрашивает на уроке: Марина, а ты дружишь со своей сводной сестрой? Я говорю: у меня нет никакой сводной сестры. А она говорит: как же так нет? Лена – твоя сводная сестра. Я спрашиваю: почему это она сводная? А она говорит: потому что у вас разные отцы…

И Маришка опять бурно заплакала, и сквозь слёзы: «Скажи, скажи, что это – неправда!»

Я не знаю, как ей сказать правду, я в полной растерянности, я не думала, что именно мне придётся объяснять ей такие непростые вещи, я думала: когда-нибудь потом, когда она будет взрослая, я, может быть, расскажу ей о своём отце… когда-нибудь потом… когда ей будет легче всё понять и принять… Я глажу её по мягким, золотистым волосам. Мне страшно жалко Маришку. Я безумно зла на эту гадкую училку. Кто ей дал право копаться в нашей семейной жизни? Кто ей дал право делать больно Маришке? Глупая, базарная баба! В ту минуту я люто ненавижу эту пошлую Тамару Ивановну с громадным начёсом на башке и оловянными глазами! Как же не повезло Маришке с первой учительницей… (Впрочем, как и мне.)

Маришка заглядывает мне в глаза. Её голубые заплаканные глазки – как два чистых, прозрачных озерца…

– Ну, чего ты молчишь? – спрашивает она.

– Я думаю, как тебе сказать…

– О чём?

– О том, что когда я была маленькая, у меня действительно был другой папа.

– Другой папа???

– Да. Но это было очень, очень давно, тебя тогда ещё не было на свете. И он почти не жил с нами…

– Почему?

– Не знаю, – честно говорю я. – А потом мама вышла замуж на Фёдора, и он стал моим вторым папой.

– Вторым папой? Разве так бывает?…

Я вижу, как трудно маленькой моей сестрёнке усваивать эту взрослую информацию. Это вам посложнее, чем таблица умножения, или мягкий знак после шипящих. Её круглые глаза стали ещё круглее…

– А потом, – говорю я, – когда Фёдор стал моим папой, родилась ты. Так что никакие мы не сводные, глупость сказала Тамара Ивановна. Она дура, не слушай её. Сводные – это как наша Лёля и её брат Иван. Когда дядя Вася, Лёлин папа, поженился на тёте Марусе, маме Ивана, у него уже была Лёля, а у тёти Маруси был Иван. То есть – у Лёли и Ивана совершенно разные родители. Лёлю и Ивана СВЕЛИ в одну семью, вот они и называются поэтому «сводные». А нас с тобой никто не сводил. Нас родила одна, наша общая мама, поэтому мы самые-самые родные. А то, что папы разные… Но и папы, как видишь не разные, нас обеих воспитывает один папа Федя.