Мария Романушко - Там, где всегда ветер

И вот качу я на этом Жоркином овце-быке, а сзади пыхтит, тарахтит грузовик. Оглядываюсь – здоровый! Самосвал. Морда вся в пыли. И чего его занесло сюда? Наверное, шофёр едет на обед, используя общественный грузовоз как личный транспорт. Рёв мотора приближается… Я жмусь к обочине… Удар!!! и… продолжительный полёт, как на бреющем самолёте… лечу на зелёный газон… успеваю порадоваться, что приземляться будет нетвёрдо… Но тут – ещё один удар!!! уже не сзади, а снизу – от него у меня в глазах становится темно – и я отключаюсь…

Когда пришла в себя, где-то далеко вдали затихал звук убегающего восвояси самосвала… Стало быть, в отключке я была не так долго. Хорошо же он драпанул, шустро. Мог бы и поинтересоваться: жива я или нет?

Вокруг – по-прежнему ни души. Лежу на зелёном газоне, недалеко от меня – велосипед. Вставать почему-то не хочется. Хотя руки-ноги вроде целы. Голова – тоже, соображает. Правда, гудит… И при малейшем движении – резкая боль: где-то в самой глубине организма… И я знаю, отчего. Второй удар, от которого я потеряла сознание – это был удар при падении – о каменное седло…

Ну, повалялась я там ещё какое-то время, потом села, радуясь тому, в каком пустынном городе мы живём. Никакой толпы зевак вокруг. Сиди себе, отдыхай, набирайся сил. К счастью, велосипед не пострадал. Даже заднее колесо, по которому пришёлся удар самосвала, ничуть не повредилось – всё же крепкий этот овце-бык!

Приняли мы с ним вертикальное положение, взяла его за крутой, изогнутый руль, как за рога, и поплелись мы с ним домой…

Дома ничего никому не сказала. Зачем? Мне бы ещё и попало. Не могла я уже этого слышать: «Горе ты моё луковое! Вечно с тобой что-то происходит!»

На Жоркин велосипед больше не села. Да и на своём до конца лета уже не ездила. Боль первые дни была сильной, потом притупилась, а к началу учебного года я и вовсе о ней забыла.

И вспомнила я об этом происшествии только спустя много лет. Но это – уже другая история… И только диву даёшься, как детское приключение может иметь драматическое последствие в будущем. Только когда рожала своего первенца Антона, узнала, что же я там у себя внутри сломала, ударившись о то каменное седло. Только тогда вспомнила о нём и поняла, почему мне так больно и трудно.

Вот так в жизни всё сцеплено одно с другим, и ничто не бывает без последствий, радостных или грустных…

Поехали с бабушкой и Маришкой в Васильевку.

Здесь всё – как всегда. Беленькая хатка под тёмной соломой, под окошком – мальвы, розовые и вишнёвые, измазанные густой жёлтой пыльцой. Глубокий-преглубокий колодец с ведром на цепи… и эта цепь звонко гремит, когда ведро стремительно опускается вниз…

А за речкой, в лесу, неутомимая кукушка… Но не только голос кукушки доносится из лесу. Иногда оттуда слышится гром… Когда я была маленькая, я думала, что это и правду гром, и скоро пойдёт дождь. Но дождь никак не шёл, а гром продолжал греметь, и тогда бабушка Мотя объяснила мне, что это вовсе не гром – а взрывы, что в лесу идут учения, что там – танковый полигон. Вот так вот. Война давно кончилась, а в лесу продолжают греметь взрывы… Мне от этого стало очень грустно. Особенно грустно за бабушку Мотю и бабушку Химу. У них мужья погибли на войне, и эти взрывы в лесу для них – постоянное напоминание… Для них война как будто не кончается.

…И вот они опять сидят на крылечке нашей хаты – в которой они все родились когда-то – три мои бабушки, и вспоминают свою жизнь… И почти ничего светлого не было в их жизни, ничего – кроме далёкого детства… А только войны, утраты, голод и непомерный труд, от которого лопались поджилки… Я слушаю их, и чувствую, что горло сжимает спазм, и мурашки бегут от всех этих рассказов… И я думаю: тогда зачем это всё было – революции, войны, коллективизация? Зачем это всё, если от всего этого только горе и слёзы?… только страдания и унижение… Вот, бабушке Химе после всех её трудов на колхозных полях выплачивают теперь пенсию – пять рублей, с копейками. И это – ВСЁ?!! И это – всё, что заслужила эта старая бабушка, сухая, как кузнечик? И это – всё?… Считается, что человек, живущий на земле, может себя всем обеспечить – зачем ему вообще деньги?…

Действительно, зачем деньги рабу? А ведь они – рабы! И бабушка Хима, и бабушка Мотя, и тётя Зоя… И миллионы таких же, как они. Всю жизнь они прожили без паспорта, приписанные к колхозу (чем не рабство? чем не барщина?), гнули спину, превращаясь из людей в таких вот высохших кузнечиков, получали за это палочки-трудодни, за которые им выдавали горсть муки и горсть картошки – только чтобы не подохли с голоду и завтра бы опять вышли батрачить.