Мария Романушко - Там, где всегда ветер

На первом же уроке Живаго, чтобы проверить наши знания, предложил написать дома самостоятельную работу: о том, какие физические законы мы видим вокруг себя.

Мне задание понравилось, и я размахнулась на целую сказку! В моей сказке всё, как и положено в сказке, ожило, и каждый предмет, будь то егозливый стул, неподвижный задумчивый шкаф, упавшая со стола попрыгунья-книга, укатившийся в угол обиженный мяч, певучая струя воды в ванной, перегоревшая от огорчения лампочка, или зажжённая улыбчивая спичка, – каждый рассказывал свою историю, объясняя при этом свои свойства: кто-то рассказывал о силе тяжести, о силе притяжения, кто-то об инерции, ну и так далее. К тому же персонажи вступали во взаимоотношения, в сказке был какой-то весёлый сюжет, хотя я и не помню уже толком, какой.

С замиранием сердца сдала я свою тетрадку, желая удивить и поразить нового учителя своими литературными способностями.

На следующем уроке Живаго раздаёт нам наши работы. Открываю тетрадку… И что же? Три с двумя минусами!! При этом – ни одной ошибки. Все законы окружающего мира описаны правильно.

– Алексей Петрович, что же у меня не так? За что тройка?

– В следующий раз чтобы без этих выкрутас было! Я не давал вам задания писать сказки! – сказал он раздражённо.

Я и так недолюбливала физику со всеми её скучными-прескучными силами тяжести и законами инерции. Но с того дня невзлюбила её окончательно.

– Человек должен трудиться! – произносит за завтраком свою ежевоскресную проповедь папа Федя. – Человек, как только встал на ноги, так должен начинать трудиться. Елленнна, это я тебе говорю!

– Я тружусь, папа.

– Не вижу я, чтобы ты трудилась!

– Ты дома редко бываешь, поэтому не видишь.

– А разве тебе не известно, почему я редко дома бываю?! – начинает быстро-быстро, с пол-оборота, раздражаться Фёдор.

Я боюсь его, когда он раздражается. У него на скулах начинают гулять желваки, и мне от этого очень страшно. В такие минуты я вижу, как сильно он не любит меня. Не любит, а только терпит. И то еле-еле, из последних сил… Мне его даже жалко временами. Но что я могу поделать? Как я могу исчезнуть из его жизни?

– Потому что я работаю, чтобы накормить тебя! И мать твоя работает, еле ноги домой притаскивает, каждый день с головной болью. И бабка твоя работает – еду тебе готовит!

– Но ведь не только мне…

– Вот-вот, пререкаться она умеет! – подзуживает бабушка. Ей чрезвычайно нравится, когда Фёдор пропесочивает меня. Им нравится идти на меня единым фронтом.

– Целый день у плиты стою, как каторжная! – причитает бабушка. – И где, скажите, благодарность?

– А ты нос от тарелки воротишь! – продолжает Фёдор. – А всё от того, что ты не знаешь, что такое голод. Ты не испытывала голода. Ты живёшь в счастливое время. Но главное несчастье – ты не знаешь, что такое труд! Человек, который трудится, будет есть всё, что ему подадут. Я тебе так скажу: тебя соломой кормить надо! Ты что целый час в тарелке ковыряешься?

– Просто горячее… И вовсе не час.

– Вот, опять пререкается! – говорит бабушка удовлетворённо. – И молока, Федя, не пьёт ни капли! Хоть убей, не пьёт!

– Ты почему молоко не пьёшь?!

Желваки на его лице начинают бегать ещё быстрее. Какой ужасный день – воскресение! Целую неделю я жду его, а потом не дождусь, когда он закончится…

– У меня живот от молока болит. И врач запретил мне его пить.

– Ерунду говоришь! И врач твой порет чушь! От молока не может живот болеть. У меня же не болит! И ни у кого не болит. Молоко – божественный напиток, самый целебный. Если бы не молоко, мы бы в войну не выжили, только им и спасались. А в Индии, между прочим, молоко выписывают тяжело больным, как лекарство. А ты ерунду порешь: живот болит! Только чтобы бабке нервы трепать.

– Вот-вот, Федя, целыми днями этим и занимается! Варит из бабушки воду. Варивода!

Интересно, есть ли в природе такое слово – «варивода»? Или это бабушка придумала неологизм, как поэт Маяковский?

– Так ты утверждаешь, Елленна, что ты трудишься. И как же ты трудишься, расскажи нам, пожалуйста, – говорит Фёдор с непередаваемой язвительностью.

Я молчу и боюсь заплакать.

– Ой, Федя, это такая лэдаща, как не знаю кто! Пока её допросишься что-нибудь сделать, мёртвый в гробу перевернётся! – подзуживает бабушка. – Такая лэдаща, ну такая лэдаща, не знаю только в кого.

«Лэдаща» на местном наречии – значит «ленивая». Какое-то жуткое слово, к тому же бабушка его произносит смачно, с оттяжкой: «Лыдащщща!» – как будто хлыстом ударяет по лицу… Лицу становится жарко, оно горит, в груди – пустота и холод, а сердце колотится почему-то в голове – бухает гулко и тяжело, как набатный колокол…