Альберто Моравиа - Презрение

Задумавшись, я подошел к двери, ведущей в спальню Эмилии, и открыл ее. Эмилии в спальне не было. Здесь тоже все говорило о ее домовитости. Аккуратно сложенная ночная рубашка лежала на кресле возле кровати. Рядом с креслом стояли домашние туфли. На туалетном столике перед зеркалом в идеальном порядке были расставлены флаконы и баночки с кремом. На ночном столике книга, грамматика английского языка, которым Эмилия недавно начала заниматься, тетрадь для упражнений, карандаш, пузырек с чернилами. Нигде никакого следа чемоданов, с которыми мы приехали из Рима. Я невольно заглянул в шкаф. Немногочисленные платья Эмилии висели на плечиках. На полках лежали платки, пояса, ленты, стояла пара туфель. "Конечно, подумал я, для Эмилии неважно, кого любить Баттисту или меня, - для нее важно одно: иметь свой дом, где она могла бы спокойно и надежно устроиться, не зная никаких забот".

Я вышел из спальни и по коридору прошел на кухню, которая помещалась в маленьком строении позади виллы. Подходя к кухне, я услышал голос Эмилии, разговаривающей с кухаркой. Я невольно остановился у открытой двери и прислушался. Насколько я понял, Эмилия давала указания, что приготовить на ужин.

- Синьор Риккардо, говорила Эмилия, любит простые кушанья, без соусов и пряностей... Одним словом, вареное или жареное мясо, рыбу... Вам же лучше, Аньезина, меньше хлопот.

- Ну, синьора, хлопот всегда хватает... И простое блюдо сделать не так-то уж просто... Так что же приготовить сегодня к ужину?

На некоторое время наступило молчание. По-видимому, Эмилия думала. Потом спросила:

- А можно еще достать рыбу?

- Если сходить к торговцу рыбой, который обслуживает гостиницу, то можно.

- Тогда купите хорошую, большую рыбу... Так на килограмм или больше... но не слишком костистую... Зубатку или, еще лучше, кефаль... Словом, что удастся... И поджарьте ее... Или нет, лучше сварите... Вы умеете делать майонез?

- Да, умею.

- Вот и хорошо... Если сварите рыбу, приготовьте майонез... И салат или вареные овощи... Морковь, кабачки, фасоль... что найдется. И фрукты, побольше фруктов. Фрукты, как только вернетесь, поставьте в холодильник, чтобы они, когда будете подавать их на стол, были совсем свежие.

- А что на закуску?

- Ах да, еще закуска... Сегодня сделаем что-нибудь попроще: купите ветчины, но только понежнее... К ветчине подайте винные ягоды... Винные ягоды у вас найдутся?

- Найдутся.

Не знаю уж почему, но, пока я слушал их разговор, такой спокойный, такой рассудительный, мне вдруг припомнились последние слова, которыми мы обменялись с Рейнгольдом. Он сказал, что я стремлюсь жить в мире, подобном миру "Одиссеи", и я ответил ему, что он прав. Тогда Рейнгольд заявил, что мое желание неосуществимо, ибо современный мир вовсе не мир "Одиссеи". Но теперь я подумал: "А все-таки точно такая же сцена могла бы произойти и много сотен лет назад, в эпоху Гомера... Хозяйка, беседуя со служанкой, объясняет ей, что приготовить на ужин". Мне вспомнился мягкий, рассеянный солнечный свет, заливавший гостиную, и мне вдруг показалось, будто вилла Баттисты это дом на Итаке, а Эмилия Пенелопа, беседующая со своей рабыней. Да, я был прав, все могло быть точно таким же, как и тогда. Но, увы, все было до обидного по-другому. Я заглянул на кухню и позвал:

- Эмилия.

Она спросила, чуть обернувшись:

- Чего тебе?

- Ты сама знаешь... Мне надо поговорить с тобой.

- Подожди в гостиной... Мне надо закончить с Аньезиной. Я скоро приду.

Я вернулся в гостиную, сел в кресло и стал ждать. Теперь я уже раскаивался в том, что хотел предпринять: по всему было видно, что Эмилия собирается долго прожить на вилле, а я вдруг объявлю ей об отъезде. Но тут же вспомнил, как вела себя Эмилия, когда решила уйти от меня. Сопоставив ее тогдашнее отчаяние с ее теперешним спокойствием, я подумал, что, значит, она готова жить со мной, даже презирая меня. Иными словами, теперь она соглашалась на то, против чего так протестовала тогда. Для меня это было еще оскорбительнее. Это говорило о том, что Эмилия сдалась, что воля ее сломлена и что теперь она презирает не только меня, но и себя. Одной этой мысли было достаточно, чтобы я перестал раскаиваться в принятом решении. И для нее, и для меня необходимо уехать, и я должен объявить ей, что мы уезжаем.

Я подождал еще немного. Вошла Эмилия, выключила приемник и села.

- Ты сказал, что тебе надо поговорить со мной. Я ответил вопросом:

- Ты уже распаковала свои чемоданы?

- Да, а что?

- Мне очень жаль, сказал я, но тебе придется снова уложить их... Завтра утром мы уезжаем в Рим.