В Найпол - Полужизнь

Это была тяжелая пора. Накануне всеобщего кризиса госпожа Норонья советовала нам запасаться одеждой. Мы запасались бензином. У нас в поместье была своя колонка; мы наполняли канистры и прятали их; без наших лендроверов мы пропали бы наверняка. Генератор уже никто не включал. Наши ночи стали тихими, и мы познакомились с волшебной игрой теней при свете масляной лампы. В считанные месяцы все пришло в упадок и вернулось к тому состоянию, в котором пребывало на заре освоения страны, когда дед Аны жил здесь вплотную к земле, бок о бок с погодой, насекомыми и болезнями и бок о бок со своими соседями и работниками-африканцами, когда комфорт еще не выжали из этого сурового края, точно кровь из камня.

Граса неплохо справлялась со своим новым хозяйством. В каком-то смысле ее мечта все же исполнилась: теперь у нее был домик и участок в два акра, свои куры и фруктовые деревья. Смена государственного режима пугала ее меньше, чем Ану. Она сказала:

- Они хотят все разделить поровну. Так справедливее. Видишь, монашки в конечном счете оказались правы. Пришло время, когда мы все должны стать бедными. Нам надо поделиться тем, что у нас есть. Это правильно. Мы должны быть такими же, как все. Служить и приносить пользу. Я отдам им все, что имею, и даже не буду ждать, пока меня попросят. Пусть возьмут этот дом. Двое детей Грасы вместе со многими ее родственниками отбыли в Португалию. -Уехали, и на здоровье. Я на них рассердилась. В Португалии они должны будут заполнить кучу бумаг, чтобы объяснить, кто они такие. Разве кто-нибудь может это сделать? Как человек может объяснить, кто он такой? Они должны будут написать в своих бумагах, что они португальцы. А мне здесь это не нужно. Здесь похоронен мой дед. Он умер молодым. Сейчас он со всеми остальными предками. Каждый год я хожу на его могилу, чтобы поговорить с ним. Рассказываю о своей семье. Я говорю ему обо всем, и мне сразу становится хорошо. Конечно, люди ничего об этом не знают. Они думают, что я езжу на рынок.

Я посмотрел в ее страдальческие глаза и подумал: "У меня был роман с сумасшедшей. Неужели это правда - то, что между нами было?"

Слышав от меня о намерениях Грасы, Ана сказала:

- Ничего она им не отдает. Даже в своем горе она себя обманывает. Это они все у нее отнимают. Говорят, что и у меня тоже все отнимут. Но я не сбегу. Половину того, что оставил мне дед, украл отец. Я останусь здесь, чтобы защитить другую половину. Не хочу, чтобы кто-то испражнялся в моем доме и спал на моей постели.

Мало-помалу новое правительство ввело в действие свою собственную административную систему.

Все занимало в три-четыре раза больше времени, чем раньше, но мы постепенно притерпелись к новым порядкам. Самая трудная полоса миновала. Но тут вдруг пошли слухи о новой войне, на этот раз между племенами. Партизаны, боровшиеся с португальцами, начали свое движение в буше; так и теперь люди, враждебные победителям, начинали в буше. Партизан поддерживали черные правительства за границей. Новые мятежники пользовались поддержкой белого правительства на западе и были гораздо более свирепы. По их законам новобранцев полагалось "крестить кровью": каждый новичок должен был кого-нибудь убить. Они совершали налеты на городские окраины, убивали людей, жгли дома и сеяли панику.

Я решил, что еще одной войны мне не выдержать. Я еще мог поверить, что в ней будет какой-то смысл для Аны. Но для себя я в ней смысла не видел. Несколько недель я провел в смятении. Я не знал, что делать. Наверное, мне не хватало мужества признаться Ане. Стоял дождливый сезон. У меня был повод запомнить это. Пыльца с дерева, которое росло перед главным домом нашей усадьбы, густо усыпала полукруглые мраморные ступени, сделав их скользкими. Я поскользнулся и сильно расшибся. Когда я пришел в себя - меня привезли в военный городок, где еще кое-как работал жалкий госпиталь, - физическая боль в моем разбитом теле была под стать другой боли, с которой я жил все последние месяцы, если не годы.

Когда в госпиталь приехала Ана, смелость вернулась ко мне и я сказал, что хочу развестись с ней.

Когда она приехала в следующий раз, я сказал ей:

- Мне сорок один год. Я устал жить твоей жизнью.

- Ты сам этого хотел, Вилли. Ты меня попросил. Мне тогда пришлось думать.

- Я знаю. Ты сделала для меня все. Благодаря тсбе я здесь освоился. Без тебя я бы не смог здесь жить. Когда я просил тебя в Лондоне, мне было страшно. Я чувствовал, что попал в тупик. Кончался семестр, меня должны были выставить из колледжа, и я не знал, что мне делать, чтобы не пропасть. Но теперь лучшая часть моей жизни уже позади, а я еще ничего не сделал.