Томас Нэш - Злополучный скиталец, или Жизнь Джека Уилтона

В лагере пребывал один лорд, - если угодно, назовем его лордом-распорядителем увеселений, ибо он содержал самую заурядную пивную, без всякой вывески, даже без ветки плюща и - продавал сидр и сыр - в розлив и на вес (на пинты и на фунты) - всем, кто к нему заглядывал (при одном упоминании о сидре у меня вырывается вздох, ибо в наше время его столько подбалтывают к рейнскому!) Так вот, tendit ad sidera virtus {Стремится к созвездиям доблести (лат.).}, - великая доблесть содержится (уверяю вас) в кружке сидра, и, случалось, превосходные люди продавали его, а на море сидр - сущая aqua coelestis {Небесная влага (лат.).}. Однако сидр не обладает этими достоинствами, если не имеет патрона и покровителя в лице этакого пэра, властителя пинт и кварт. Сей великий лорд, сей достойный лорд, сей благородный лорд не почитал для себя зазорным (помилуй бог!) забрызгать свои широкие бархатные штаны этой лакомой жидкостью, - и при всем том он был старым оруженосцем, рыцарем древнего рода, судя по гербу его предков, для пущей важности начертанному мелом на внутренней стороне двери его палатки.

Этого-то лорда я и избрал мишенью для коварной шутки, вдохновленной безденежьем. Итак, я заявился к нему в один прекрасный день, когда он пересчитывал свои бочки и надписывал мелом цену на днищах; ревностно приступив к своим обязанностям, я доложил его пивной светлости, что могу сообщить ему нечто весьма секретное, если он соблаговолит дать мне приватную аудиенцию.

- Ко мне пожаловал молодой Уилтон, - воскликнул он, - вот оно как! Подать нам пинту сидра и наилучшего пива сюда в Залу трех кубков, - да сперва ополоснуть кружки!

Он повел меня в заднюю комнату, потом послюнявил палец, снял несколько пылинок со своей старой бархатной, изъеденной молью шляпы, утерся платком, отер слюни со своей безобразной козлиной бороды и предложил мне высказаться, а вслед за тем стал распивать со мной по этому поводу.

Тут я разразился пространной рацеей, иначе сказать - стал заговаривать ему зубы с хитростью, на каковую способен семнадцатилетний юнец, и поведал, сколь нежные чувства питаю к нему с незапамятных времен, - отчасти за его знатность, за принадлежность к славному роду, отчасти за трогательную заботу и бережное попечение о бедных солдатах, которые, ввиду пустынности здешних мест и нерегулярного снабжения напитками и едой, могли бы пойти на преступления и потерять боеспособность, если бы он не соизволил самолично стать поставщиком продовольствия для лагеря (замечательный пример духовного величия и утонченной любезности!), и благодаря его рвению теперь нет надобности далеко ездить и каждый может за свои деньги выпить сидра и набить себе брюхо сыром; причем он продает сыр не только на вес и сидр не только бочками, но смиренно сам, собственными руками берет сапожный нож (низменный инструмент для столь высокой особы!) и с беспристрастностью вершителя правосудия нарезает сыр одинаковыми ломтиками ценой в пенни, так что любо-дорого на него глядеть. Каждый бедняк может также получить умеренную порцию сидра (умеренность прежде всего!), за свой дойт или дендипрет, столько же, сколько и богач - за свои полсу или денье.

- Даже полотняный фартук трактирщика, - продолжал я, - который вы носите, чтобы защитить свою одежду от брызг при неисправности крана, красноречиво свидетельствует о вашем смирении. Я говорю это со слезами на глазах, - ведь у нас немного найдется знатных людей, которые станут в полотняных фартуках разливать напитки. Да, вы друг всем и каждому, ко всякому, кто к вам заглянет - будь то добрый малый, простой солдат, вы подсядете и станете осушать за компанию кружку за кружкой, вы так благосклонно принимаете грубоватое обращение: "хозяин", как если бы вас приветствовали, называя все ваши высокие титулы. Эти достоинства, повторяю, которые свет склонен предавать забвению, побудили меня, в ревностной заботе о вашем благополучии, предупредить вас о некоей опасности, грозящей вам и вашим бочкам...

При слове "опасность" он вскочил и так грохнул кулаком по столу, что его трактирный, услыхав стук, крикнул: "Сейчас, сейчас, сэр! Сию минуту!", прибежал, отвесил низкий поклон и спросил, что ему угодно. У хозяина чесались руки ударить трактирного, который перебил рассказ на самом захватывающем месте, но он боялся показаться мне грубияном, умерил свой гнев и всего-навсего послал малого за новой пинтой, свирепо наказав приглядывать за стойкой и живей прибегать на зов и при этом ругая его на чем свет стоит. Итак, в ответ на его назойливые просьбы, я омочил губы в вине, чтобы моя ложь резвей побежала к успешному концу, и продолжал свой рассказ: