Пяйви Ненонен: Лошадиные романы

Несмотря на довольно суровое начало, отношения наши с "собачьими родителями" сложились вполне хорошие. Мы ездили к ним в гости, и они однажды даже гостили у нас. Я изредка писала письма "родителям", якобы под диктовку нашего Саку. Мы, дети, очень любили бывать у "родителей" Саку. Это был настоящий собачий рай. Собаки входили и выходили, садились на кожаный диван и в кресла, ходили в баню вместе с хозяином, только что за обеденный стол не садились орудовать вилкой и ножом. Но они были не избалованными, а, наоборот, очень воспитанными - так и хочется сказать - людьми: серьезными псами с чувством собственного достоинства, не в смысле своей исключительной высокопородистости, а в смысле уверенности в хозяйской любви и заботе. Ею они были настолько обеспечены, что, похоже, даже не ревновали друг к другу. Вели себя спокойно и уверенно, без каких-либо комплексов. С гостями они общались дружелюбно, но сдержанно. Наш лоботряс выглядел рядом с ними деревенщиной.

Выставочной карьеры Саку не сделал, что ударило тогда по нашему с Сари детскому самолюбию: мы-то знали, что наш пес - самый лучший в мире, ничего эти "собачьи" судьи не понимают. В качестве ездовой собаки дела Саку обстояли немногим лучше. Но в качестве семейного утешителя и миротворца он состоялся вполне. Ни для кого не было секретом, что он больше всех любил папу, но в семейных ссорах сохранял нейтралитет: всех одинаково внимательно выслушивал и понимающе улыбался. А мы с Сари могли всегда плакаться в белую пушистую жилетку если что: обнять обеими руками что-то большое и мягкое и уткнуться носом в лохматый бок. Это куда лучше и терапевтичней любой подушки, тем более что подушка тебя не лизнет в ухо, мол, что бы там ни случилось в твоей школе или еще где-то, помни, что я - твой друг.

Саку жил в ладу со всеми существами, кроме кошек, ежей и черных псов. На собачьих особ дамского пола этот апартеид не распространялся. Дама сердца у Саку была как раз черная. Правда, роман этот, насколько мне известно, был платоническим; ее хозяйка была против...

Теперь родительский дом редко собирает всех нас под свою покатую крышу. Саку туда уже не вернется. Остался на заросшем захолустном кладбище животных на опушке леса. А нас с Сари кривые вывели в большие города: ее в Хельсинки, меня в Питер... А дом стоит и хранит все наше забытое детское. Только слегка изменяется в деталях...

РОЗОВАЯ КНИЖКА

Это была аккуратная, довольно большого формата книжка с симпатичными, чуть слащавыми картинками. Мама ее то ли купила, то ли получила при каком-то казенном наборе товаров для новорожденных. Туда записывалось все: какой у ребенка в каком возрасте рост и вес, когда была первая улыбка, когда стал сидеть, стоять, ходить и т. д. Какое первое слово, какие любимые игрушки, сказка, песенки, что говорил смешного, какие были шалости, чем болел и как лечили... Там даже была страница, где мама должна была рисовать контуры маленькой руки и папа - ноги, или наоборот. Было место для пряди детских волос... Одним словом, просто чудо-книжка!

Я обнаружила там пару десятилетий спустя немало интересного. Росла я быстро, рост имела выше среднего, рано стала поднимать головку и шевелить конечностями. Хуже было с умственными способностями, а уж с ходьбой было, что называется, караул кричи. И кричали и докричались, научили-таки меня этому искусству. И мои худые, кривые, полуинвалидные ножки, испортившие массу младенческих фотографий, как-то выпрямились.

Про первое слово мне даже писать неловко. Это было нечто вроде "кака". Я сама склонна считать это случайным совпадением еще бессмысленных звуков, но такой вот милый факт там запечатлен любящей материнской рукой...

У Сари была такая же книжка, только маме после рождения второго ребенка уже некогда было заниматься родительскими дневниками - и книжка осталась чистенькой. Мы обе нашли потом, в чем упрекнуть маму. Мой упрек звучал так: "Ну почему ты меня так тщательно опозорила, а Сари оставила в покое?" Сари же обижалась, что на нее не обращали должного внимания и не сохраняли детских подробностей. Воистину: что бы человек ни делал, всегда найдутся недовольные.

Но для меня розовая книжка значима прежде всего тем, что с нее началось мое сочинительство. Мы сочиняли по картинкам этой книжки. Мне тогда было лет шесть, Сари, следовательно, годика три. Читать мы еще не умели, так что тексты над и под картинками наше воображение не сковывали. Ни о каком толковом сюжете не могло быть и речи. В наших рассказах маленькая девочка альтер эго автора - отправлялась в лес и попадала в "Зайчиковую страну" (наша доморощенная модель Зоорландии). А там уже происходило много приятных вещей. Было полно цветов, земляники, черники, трав и деревьев. Дети в красивых платьицах или в коротких штанишках бегали то под деревьями, то по песчаному пляжу, купались в голубых теплых волнах, играли, собирали ягоды, а то просто спали в красивой колыбели или улыбались, демонстрируя разные степени зубастости. А зайчиков на картинках не было. Они были чистой выдумкой.