Симона Бовуар - Мандарины

— Что ты тут делала?

— Перечитывала старые письма; я не ждала тебя так рано.

Она бросила бумаги в кресло и спрятала фотографию; лицо ее было спокойным, но хмурым; ему пришлось вспомнить, что она давно уже не бывала веселой; он с досадой поставил бутылку на стол.

— Тебе лучше не зарывать себя в прошлом, а немного больше жить настоящим, — сказал он.

— О! Настоящее! — Она окинула стол невидящим взглядом. — Я не накрыла.

— Хочешь, пойдем в ресторан?

— Нет! Нет! Я быстро.

Она пошла на кухню, а он протянул руку к письмам.

— Оставь их! — резко сказала Поль.

Она схватила письма и бросила их в шкаф. Он пожал плечами; в каком-то смысле она была права, эти старые застывшие слова стали ложью. Он молча смотрел на Поль, хлопотавшую вокруг стола: нелегко будет говорить с ней о дружбе.

Они сели напротив друг друга перед блюдом с закусками, и Анри откупорил бутылку.

— Ты ведь любишь красное бордо, верно? — спросил он предупредительным тоном.

— Ну конечно, — безучастно ответила она.

Разумеется, для нее это не был праздничный день; намерение торжественно отметить вместе с Поль его новую любовь было верхом слепоты и эгоизма, но, осуждая себя, Анри ощущал скрытую обиду.

— Тебе следовало бы хоть иногда выходить, — заметил он.

— Выходить? — изумленно спросила она.

— Да, высовывать нос на улицу, встречаться с людьми.

— Зачем?

— А сидеть целый день в своей норе, что тебе это даст?

— Я очень люблю свою нору, — с грустной улыбкой ответила она. — Я не скучаю.

— Не может же так продолжаться всю твою жизнь. Ты не хочешь петь, хорошо, это дело решенное. Но тогда попытайся делать что-то другое.

— Что например?

— Поищем.

Она покачала головой.

— Мне тридцать семь лет, и у меня нет никакой профессии. Я могу стать старьевщицей, да и то!

— Профессию можно получить; ничто не мешает тебе чему-нибудь научиться.

Она с тревогой посмотрела на Анри:

— Ты хочешь, чтобы я зарабатывала себе на жизнь?

— Вопрос не в деньгах, — с живостью возразил он. — Мне хотелось бы, чтобы ты чем-то интересовалась, чем-нибудь занималась.

— Я интересуюсь нами, — сказала она.

— Этого недостаточно.

— Мне этого достаточно вот уже десять лет. Он собрал все свое мужество:

— Послушай, Поль, ты прекрасно знаешь, что многое в наших отношениях изменилось, к чему обманывать себя. У нас была большая прекрасная любовь; признаемся друг другу, что она переходит теперь в дружбу. Это не значит, что мы будем реже видеться, вовсе нет, — поспешно добавил он, — но тебе надо обрести независимость.

Она пристально смотрела на него.

— Никогда я не смогу относиться к тебе дружески. — Слабая улыбка коснулась ее губ. — И ты ко мне тоже.

— Напротив, Поль...

— Сам подумай, — прервала она его, — сегодня утром ты не смог дождаться назначенного часа, ты пришел на двадцать минут раньше и стучал так возбужденно. Ты называешь это дружбой?

— Ты ошибаешься.

От ее упрямства его снова охватил гнев; однако он вспомнил, какую скорбь только что видел на этом лице, и враждебные слова застряли у него в горле; они молча закончили есть; выражение лица Поль не располагало к болтовне. Выйдя из-за стола, она спросила бесстрастным тоном:

— Вечером ты придешь?

— Нет.

— Ты не часто теперь приходишь, — заметила она и добавила с печальной улыбкой: — Это составляет часть твоего нового плана дружбы?

Он заколебался.

— Так случилось.

Она довольно долго напряженно всматривалась в него, потом медленно произнесла:

— Я уже говорила тебе, что теперь люблю тебя со всем великодушием, с полным уважением твоей свободы. Это означает, что я не требую у тебя отчета; ты можешь спать с другими женщинами и не говорить мне об этом, не чувствуя себя виноватым передо мной. Все, что есть в твоей жизни обыденного и банального, меня все более и более оставляет равнодушной.

— Но мне нечего от тебя скрывать, — сказал он в замешательстве.

— Главное, что я хочу сказать тебе, — с важным видом заявила она, — так это то, что у тебя не должно быть угрызений совести; что бы с тобой ни случилось, ты можешь приходить спать сюда, не считая себя недостойным нас. Я буду ждать тебя сегодня ночью.

«Тем хуже! — подумал Анри. — Она сама этого хотела!», а вслух сказал:

— Послушай, Поль, я буду говорить с тобой откровенно: я считаю, что мы не должны больше проводить ночи вместе. Ты так дорожишь нашим прошлым и отлично знаешь, какие прекрасные ночи были у нас раньше; не будем портить воспоминания. У нас больше нет прежнего желания.