Александр Соболев - Ефим Сегал, контуженый сержант

Новую сказку Ефим так и назвал: «Дедушкина оранжерея». Вдохновенно, усердно трудился над ней больше недели.

- Молодчина, - похвалил Красницкий, - как раз то, что нам нужно. Талант! — Без лишних слов он заполнил безавансовый договор, заручился подписью автора. - Сколько будет два раза по тридцать тысяч, молодое дарование, потрудитесь-ка посчитать? Шестьдесят кусков, как говорят деловые люди... Шестьдесят! У вас не кружится голова? - Желтоватые глаза Красницкого лихорадочно блестели, как у удачливого картежника за игорным столом. - Живите приятными предвкушениями!

Ефим расхрабрился.

- Спасибо, Даниил Борисович, но... — он слегка замялся, - даже из самых радужных предвкушений обеда не сваришь.

- Ммм... Понимаю, понимаю... — Красницкий достал из кармана знакомый бумажник, положил его перед собой, вперил в Ефима удавий взгляд. - Ну-с, брат, пишите расписочку в полторы тысячи рубликов. Тут вся моя наличность. Кончится эта сумма - приходите, будем соображать дальше.

Отбросив сомнения да подозрения, Ефим написал расписочку, спрятал деньги, спросил на всякий случай:

- Теперь и «Дедушкину оранжерею» спрыснуть полагается? - хотя вовсе не хотел снова идти в ресторан с Крас-ницким.

- Нет-с, дорогой, - отозвался после недолгой паузы Красницкий, - в другой раз. При окончательных расчетах. У нас с вами все впереди, торопиться некуда.

Выйдя из издательства, Ефим позвонил Наде.

- Всего-то я задолжал ему две тысячи - тридцатую часть будущего гонорара. Пустяки, правда?

- Правда, - ответила она не сразу, неуверенно. - У меня к тебе просьба, Фима, отправь нашим в Озерки рублей триста переводом. Ты знаешь, как там... И купи что-нибудь поесть, на твое усмотрение. Я буду в обычное время.

Остаток года незаметно канул в Лету. Никаких, почти никаких изменений в жизни Сегалов не произошло, если не считать того, что они и их соседи по квартире получили небольшое, но весьма существенное коммунальное удобство: после настойчивых ходатайств Ефима небольшая ничейная кладовочка по соседству с комнатой Сегалов была переоборудована под общую кухню. Для устройства выхода из нее в общий коридор они даже пожертвовали угол своей комнаты.

И вот, в один прекрасный день, в длинненькой, узенькой комнатке-шестиметровке выстроились вдоль стены, впритык один к другому, «гуськом», четыре крошечных столика - по числу проживающих семей. Из коридора на кухонные столики перекочевали керогазы и керосинки, из комнат - ведра с водой.

Приятное это новшество было первой ласточкой, возвестившей приход весны, как думалось, и в жизни Ефима и Нади. Нет, не весны любви: она для них наступила давно и длится, слава Всевышнему, наперекор трудностям и испытаниям - длится!.. Близилась, судя по обстоятельствам, иная для них долгожданная весна - начало их мало-мальски безмуторной жизни. И росла надежда, что, возможно, февраль наступившего нового года и окажется для четы Сегалов тем судьбоносным месяцем.

И настал он, месяц весны света, встречи зимы и весны, месяц начала победы солнца над мраком, тепла над холодом... Вот таким-то ясным февральским днем спешил Ефим на свидание к Даниилу Борисовичу Красницкому, которое тот назначил ему не в издательстве, не в ресторане, а... у себя дома! Почему именно дома? Ефим и Надя долго бились над очередной загадкой странного издателя, да так ни до чего и не додумались.

Красницкий встретил Ефима в просторной великолепной прихожей. На нем ладно сидела темно-зеленая шелковая пижама, по пятам следовал кобель-боксер. Перехватив опасливый взгляд Ефима, Даниил Борисович успокоил:

- Не бойтесь, Рекс при мне не тронет. Снимайте пальто, проходите, пожалуйста.

Хозяин провел гостя через несколько комнат, обстановка и убранство которых напоминали музейные покои графа Шереметьева. Не составил исключения и кабинет. Ефиму ни разу не доводилось видеть подобных личных апартаментов. Он даже малость оробел и не сразу решился опуститься в мягкое кресло, обитое голубым штофом. Красницкий расположился в таком же нарядном кресле за богато инкрустированным письменным столом.

- Люблю старину, мебель хорошую люблю. Весь этот особняк принадлежал когда-то экспроприированному предпринимателю. Я занимаю всего-то уголок дома. Ничего, не жалуюсь: лишнее ни к чему. Да... Ладно, давайте-ка ближе к делу. Настоящие дела предпочитаю вершить в данном кабинете в приятной обстановке и столь же приятном уединении, хотя и вдвоем. Вы, конечно, пока ни о чем не догадываетесь?... Сейчас занавес откроется. Красницкий положил перед Ефимом лист чистой бумаги и свою авторучку с золотым перышком. Внимательно, во все свои острые глаза смотрел Ефим на издателя.