Лион Фейхтвангер - Успех (Книги 4-5)

Ему очень хотелось сказать больше. Когда он в свое время говорил об этом с Кутцнером, это было лишь желание подразнить его. Но затем его охватило желание задать другим перцу, позлить их, и теперь ящик был почти полон. Кленк не страдал литературным тщеславием, но он находил, что написанное им - себе на потеху, другим на горе - вылилось в довольно сочную штуку, и ему очень хотелось кое-что из написанного показать Жаку Тюверлену. Но Отто Кленк был горд и удовольствовался простым "да".

Сразу же он переменил тему. Спросил, как обстоят дела: склонен ли г-н Тюверлен договориться о сроке известного ему пари. Тюверлен сидел за неуклюжим деревянным столом, прищурясь, поглядывал на Кленка. Он предлагает 7 июня следующего года, - сказал он наконец.

- Еще целый год, - взвешивая, произнес Кленк. - Это составит в общей сложности девятнадцать месяцев.

- Девятнадцать месяцев, - заметил Тюверлен, - не такой уж долгий срок, чтобы развязать трупу язык.

- Ну ладно, по рукам, - согласился Кленк.

Так и было решено.

Затем Кленк добродушно спросил, не может ли он узнать какие-нибудь подробности о работе, которую Тюверлен, так сказать, на корню проиграл ему в пари. Своими покрытыми рыжеватым пушком руками Тюверлен отрезал кусок грубого черного хлеба, намазал его маслом, затем, так же как и Кленк, по местному обычаю, тонко настрогал редьку, посолил, подождал, пока она стала готова к употреблению.

- Я думаю, Кленк, - произнес он своим сдавленным голосом, - я думаю, что вы просчитаетесь. Я думаю, что именно моя книга будет способствовать тому, что покойник заговорит.

Кленк на полпути опустил руку, подносившую кусок ко рту.

- Вы пишете книгу о Баварии? - спросил он. - Вы, значит, тоже пишете нечто вроде мемуаров?

- Если хотите, пожалуй, - любезно ответил Тюверлен. - Я стараюсь выразить себя, как я уже однажды имел честь объяснить вам.

- И на этом пути вы ожидаете успеха? - произнес Кленк. - Политического успеха? Перемены? - Его удлиненное красно-бурое лицо расползлось в улыбке.

Редька пропиталась солью. Тюверлен ел с удовольствием, ломтик за ломтиком.

- Один великий человек, - сказал он, - которого вы не любите и которого я, кстати, тоже не люблю, а именно Карл Маркс, сказал: философы объясняли мир, задача теперь в том, чтобы его изменить. Я лично думаю, что единственный способ изменить его - это его объяснить. Сколько-нибудь удовлетворительно объяснить - значит тихо и без шума изменить его, воздействуя на него разумом. Изменить его силой пытаются лишь те, кто не в состоянии удовлетворительно объяснить его. Эти громкие попытки не выдерживают критики, я больше верю в бесшумные. Большие государства перестают существовать, хорошая книга остается. Я больше верю в хорошо исписанную бумагу, чем в пулеметы.

Кленк внимательно слушал. Он был все так же полон мирной, насмешливой веселости.

- Что же будет в вашей книге? - спросил он.

- В моей книге будет "Касперль в классовой борьбе", - ответил Тюверлен. - Можно также назвать это: "Вечное повторение одних и тех же явлений". Все колотя! Касперля по голове, но в конце он всегда снова встает на ноги. Так как понимает он только то, что приближается к нему. Я уже однажды изобразил это в одном обозрении. Но тогда ничего не вышло, потому что мне нужна была помощь сотни партнеров. На этот раз я все сделаю сам, в книге.

- И вот тем, что вы напишете, - спросил Кленк, сотрясаясь от сдерживаемого смеха, - вы надеетесь вновь поднять дело Крюгера?

Тюверлен покончил с редькой. Лукавый, оживленный, сидел он напротив своего огромного собеседника.

- Да, - сказал он.

20. ВОСПОМИНАНИЯ ОТТО КЛЕНКА

Кленк после встречи с Тюверленом твердо решил изобразить дело Крюгера со своей точки зрения, на свой лад. Не с каким-то там выдохшимся, отвлеченным Касперлем придется иметь дело Мартину Крюгеру, а с вполне реальным Флаухером, с вполне реальным Кленком.

Своими мемуарами Кленк уже не хотел пугать врагов. Все больше увлекало его желание проследить за теми, с кем он был связан, узнать о дальнейшей жизни тех, с кем скрещивался его путь. Его интересовала судьба часовщика Трибшенера, кочегара Горнауэра, музыканта Водички. Доктор Гейер, после того как "истинные германцы" по-дурацки избили его на похоронах Эриха Борнгаака, скитался где-то за границей. Жаль. Если бы адвокат еще жил в Берлине, Кленк готов был бы специально съездить туда.

Через неделю после посещения Тюверлена в Берхтольдсцелль заглянул как-то доктор Маттеи. После смерти Пфистерера он был лишь наполовину прежним Маттеи. Он страдал, если у него не было никого, с кем он мог бы всласть поругаться. Теперь он для этого избрал Кленка. Соку в нем хватит, и подлец он изрядный, так что могла бы получиться здоровая потасовка. Но Кленк, увы, не поддается. Маттеи и так и сяк старается раздразнить его, но, как бы грубо он ни трубил, Кленк реагирует с кротостью юной девушки.