Джон Пассос - 1919

- Наверно, это негритянки, - сказал Джо. - Ничего другого сегодня уже не найдешь.

Черномазый парнишка потащил их в бар к рослой мулатке и сказал ей что-то на местном наречии, чего они не поняли, и она сказала, что им придется несколько минут обождать, и они присели и опрокинули несколько стопок хлебного.

- Наверно, она - здешняя мадам, - сказал Ларри. - Если они не будут хорошенькие, пускай проваливают ко всем чертям.

Откуда-то из глубины послышалось шипение и запахло жареным.

- Черт возьми, я бы чего-нибудь поел, - сказал Джо. - Эй ты, скажи ей, что мы хотим есть.

- Вам сейчас подадут горных цыплят.

- Что за черт?

Они допили хлебное, как раз когда мулатка внесла большое блюдо чего-то жареного.

- Что это такое? - спросил Джо.

- Это горные цыплята, мистер, так у нас называют лягушечьи лапки. Только это совсем не такие лягушки, как у вас в Штатах. Я знаю, я была в Штатах. Мы бы тех лягушек и есть не стали. А это чистые лягушки, совсем как цыплята. Попробуйте, останетесь довольны.

Они расхохотались.

- Мы платим за выпивку, - сказал Ларри, вытирая слезы.

Потом они решили, что хорошо бы подцепить девочек. Они встретили двух при выходе из дома, в котором играла музыка, и пошли за ними по темной улице. Они заговорили с девицами, и те заулыбались и захихикали и стали поигрывать всем телом. Но тут появились три-четыре негра, злые как черти, и заговорили на местном наречии.

- Давай-ка лучше смоемся, Ларри, - сказал Джо сквозь зубы, - у этих дьяволов ножи.

Они очутились в центре орущей кучи здоровенных негров, как вдруг позади них кто-то сказал по-американски:

- Тихо, ребята, я сейчас все улажу. - Невысокий человек в бриджах цвета хаки и панаме расталкивал толпу, все время что-то говоря на местном наречии. Это был небольшой человек с серым треугольным лицом и козлиной бородкой. - Меня зовут Гендерсон, Де-Бюк Гендерсон из Бриджпорта, Коннектикут. - Он пожал им руки. - Ну в чем дело, ребята? Все уже в порядке, меня тут все знают. Тут надо быть очень осторожными, ребята, здешний народ обидчивый, ужасно обидчивый... Пойдемте-ка лучше, ребята, выпьем. - Он взял их под руки и поспешно повел по улице. - Я сам был когда-то молод... Да я и сейчас еще молод... Конечно, вам захотелось посмотреть остров... Ну что ж, так и надо, это самый интересный остров на всем Карибском море, только очень отдаленный... Годами не видишь белого лица.

Когда они дошли до его дома, он провел их через большую оштукатуренную комнату на террасу; там пахло ванилью. Под ними лежали темные холмы, город с редкими огнями, белая громада "Каллао" и светящиеся вокруг нее лихтера. Время от времени к ним доносился стук лебедок и еще откуда-то бессвязная песня.

Старикашка налил им по стакану рому, потом еще по стакану. На жердочке сидел попугай и все время кричал. Береговой ветер принес с гор густой аромат цветов и растрепал белые волосы старикашки; они космами упали ему на глаза. Он показал на ярко освещенный "Каллао" в кольце лихтеров.

- Соединенная фруктовая... Соединенная компания воров... Монополисты... Попробуйте поторговаться с ними - ваши лимоны сгниют на пристани; это называется монополией. Вы, ребята, работаете на шайку воров, но это не ваша вина, я знаю. Ну-ка, стаканчики на вас смотрят.

Каким-то образом вышло, что Ларри и Джо запели. Старик все говорил о прядильных машинах и дробилках для сахарного тростника и все подливал им рому. Они зверски надрались. Они понятия не имели, как они попали на борт. Джо только помнил темноту в кубрике и храп с качающихся коек, потом сон, свалившийся на него, как мешок с песком, и приторный, тошнотный вкус рома во рту.

Через два-три дня Джо свалился: его лихорадило и страшно ныли все суставы. Он был без сознания, и его свезли на берег в госпиталь св.Фомы. Оказалось, что он болен тропической лихорадкой, и только через два месяца у пего хватило сил написать Делл, где он и что с ним. В госпитале ему сказали, что он бредил пять дней, и его уже считали конченым человеком. Врачи ужасно злились на него, потому что это был гарнизонный госпиталь; но все-таки он был белый и без сознания, так что им все же неудобно было просто скармливать его акулам.

Только в июле Джо кое-как начал ходить по крутым, покрытым коралловой пылью улицам города. Из госпиталя его выписали, и ему пришлось бы туго, если бы один повар из морских казарм не позаботился о нем и не нашел ему угла в нежилом флигеле. Было жарко, на небе ни облачка, и ему до черта надоели негры, и голые холмы, и синяя закрытая гавань. Он подолгу сиживал на старой угольной пристани под сломанным навесом из листового железа и смотрел сквозь щели в ясную, глубокую, зелено-голубую воду - следил за стайками окуней, носившихся вокруг свай. Он думал о Делл, и о той француженке из Бордо, и о войне, и о том, что Соединенная фруктовая шайка воров, а потом мысли начинали кружиться, кружиться в его голове, как те маленькие серебристые, и голубые, и желтые рыбки среди волнующихся водорослей, и тут оказывалось, что он спит.