Ирина Вильде - Совершеннолетние дети

Дарка догадывается, в чем дело. В старых учебниках не было ни шовинистического освещения истории Румынии, ни наглого издевательства над историей украинского населения Буковины, как в этих, послевоенных, изданных уже на румынском языке. Ореховская, понятно, не могла прямо сказать об этом и изобрела такой ход: ее будто бы волнует исключительно язык, на каком будут преподавать предмет, а не суть, не содержание.

Класс зашевелился. Что? Что?! Коляска мечется из стороны в сторону: где большинство? Как думает большинство? Надо же ей знать, к кому присоединиться! Она хочет быть с теми, кто выиграет, а не проиграет!

Лидка не только не скрывает своего возмущения неразумным поступком Ореховской, но, наоборот, взволнованным, возмущенным шепотом старается вызвать неудовольствие и у других. Ей хочется приобрести как можно больше сторонников, чтобы наконец решительно покончить с этой глупостью. Очумела Ореховская, что ли? Рвется к книжкам, когда учитель сам позволяет меньше заниматься!

Стефа Сидор цветет. Ее глаза смотрят поверх голов всех недовольных, разочарованных, и никто не может омрачить ее триумфа, вызванного геройским выступлением Наталки. Так должно было быть. Так и вышло. Прекрасно. Очень хорошо.

Романовская, которая во время речи учителя вела себя равнодушно, теперь ловит Наталкин взгляд, чтобы сказать ей, что она с нею и за нее. Возможно, ей следовало сразу проявить больше активности, но ведь никто, боже мой, не может сказать, будто она поддакивала Мигулеву. Она с самого начала против, только не была уверена в поддержке других.

Учитель заложил руки за спину и смотрит на классу. Видно, рассердился. Дарке даже удивительно, как преобразилось это большое лицо, всего полчаса назад такое добродушное.

Стараясь сохранить спокойствие, он говорит Наталке:

— Если бы все были такие же способные, как вы, Ореховская, то, будьте уверены, я не затевал бы историю с учебником Николицы. К сожалению, все не могут приспособиться к одиночке, значит, одиночка должен согласиться с требованиями большинства. Так происходит сейчас, так было и всегда, Ореховская. Я думаю, это дело решенное и говорить больше не о чем. Прошу садиться!

Коляска, за минуту перед тем колебавшаяся, теперь решилась. Блеснув жемчужными зубами, она улыбается Лидке, словно говоря: «Можно было предвидеть, что «мы» выиграем».

Дарка посмотрела на Ореховскую. Что это? Что с ней? Ведь ее дело проиграно, почему же она с таким триумфом смотрит на всех? Странно. Очень странно.

Во время перемены Стефа подходит к Даркиной парте. У Дарки начинает сильнее колотиться сердце.

«Только бы не покраснеть», — уговаривает она себя.

Но Стефа не к ней. Нет. Она обнимает Ореховскую и говорит негромко:

— Хорошо сказал Орест, что это не съезд историков, а конгресс румынизаторов.

— Тсс! — Наталка подмигнула ей, и Дарке сразу стало ясно, что она не хочет разговаривать в ее присутствии.

Дарка вышла из класса. Получилось нарочито, но разве она могла поступить иначе? Если Стефе ближе Ореховская, то она, Дарка, не станет набиваться со своей дружбой. О нет! Она не позволит обижать себя: обрывать в ее присутствии разговор на полуслове, словно она ребенок или, что еще хуже, ненадежный человек.

Стефа обнимает Ореховскую, которой это, верно, совсем не нужно, а Дарке, которая любит ее больше всех в классе, боится раскрыть свою тайну. Разве не смешно, что человеческое сердце называют чутким?

Дарка возвратилась в класс в таком тяжелом настроении, что у нее разболелась голова. Не имело значения даже то, что учитель естествознания Порхавка счел Даркин гербарий лучшим в классе.

— Попович заберет себе всю благосклонность господина учителя! — заявила Коляска.

После уроков Стефа сама подошла к Дарке.

— Ты должна как-нибудь прийти ко мне, — тепло сказала она и положила ей руку на плечо.

Даркины глаза наполнились слезами. «Зачем же было вообще приглашать?» — укоряют эти глаза Стефу. Все же Дарка не хочет, чтобы Стефа догадалась, как ей больно, и пытается улыбнуться.

Стефа, подхватив книги, сбегает по лестнице, но на предпоследней ступеньке останавливается, потому что Ореховская подает ей сверху какие-то знаки. И Дарка слышит собственными ушами, — поскольку стоит прямо за спиной Наталки, — как та говорит Стефе:

— Так помни — в шесть!

Значит, Ореховская знает эту тайну? Значит, Наталка ближе Стефе? Значит, в классе нет ни одной души, искренне расположенной к Дарке? После всего этого хочется просто убежать отсюда, от всех этих подруг, от Лидок, Орысек, даже от хорошеньких Стеф, в Веренчанку, к маме, папе и бабушке.