Лео Перуц - Ночью под каменным мостом

Так двигались они по узким извилистым улочкам, то забиравшим вверх, то уходившим вниз, мимо дворянских особняков и узких, покосившихся от ветра сараев, мимо церквей и садовых оград, мимо винных погребков и каменных колодцев. Люди, которые изредка попадались им навстречу, не находили ничего странного в этой процессии: они думали, что танцующий кавалер, для которого играли музыканты, немного перебрал на пиру и теперь пребывает в избыточно радостном настроении, а один из его добрых друзей провожает его с музыкантами и вооруженными лакеями до квартиры. Никому и в голову не приходило, что человек в отчаянии танцует за свою жизнь.

Коллальто уже почти совсем выдохся и обессилел. Он почувствовал, что больше и шагу ступить не сможет без того, чтобы его сердце не разорвалось на части, и запросил пощады. Но барон был непреклонен, и ему пришлось плясать дальше. И тут случилось, что процессия вышла на небольшую площадь, посреди которой стояла статуя Богоматери. Как только хорваты увидели каменный образ, они дружно бросились на колени и, осеняя себя крестным знамением, зашептали молитвы. Коллальто позволил себе плюхнуться на землю и перевести дыхание.

Барон Юранич громко и весело засмеялся.

-- Моей бедной душе ни за что бы не додуматься до этого! -- сказал он и тоже разок перекрестился. -- Однако я должен был знать, что так оно и выйдет. Ведь мои славные хорваты -- все как один благочестивые люди. Они знают, чем обязаны Христу и пресвятой Деве Марии, а тот верзила с барабаном -- самый набожный из них. Он скорее отсечет себе руку, чем поскачет в воскресенье красть лошадей!

Тем временем хорваты окончили молитву, и только тот, что не желал по воскресеньям угонять чужих лошадей, все еще стоял на коленях. Наконец барон тронул его за плечо и закричал:

-- Ну же, вставай, чтоб тебя мышь покусала! Думаешь, Святой Деве так приятно видеть твою рожу?

И вновь начался танец...

В городе Праге было -- да и до сего дня сохранилось -- много распятий и статуй святых. Они стояли, страдая, благословляя или заклиная, на всех площадях и перекрестках, а также в нишах и углах домов, в порталах церквей, перед госпиталями, домами призрения и на каменных мостах. И всякий раз, когда хорваты проходили мимо святых изображений, они вставали на колени и принимались бормотать молитвы и петь литании. На это время Коллальто получал короткую передышку. Сначала барон Юранич был не против, иная, что в делах религии с хорватами не стоит спорить даже их господину. Но вскоре его стало изрядно выводить из себя то, что его слуги в своей набожной простоте дают такое послабление его врагу. Он задумался над тем, как бы исправить положение. И тут ему в голову пришла мысль свернуть в еврейские кварталы. Он звонко засмеялся от столь блестящей догадки: да, этой ночью он сыграет с Коллальто изрядную шутку. На улицах еврейского города графу придется плясать сарабанду без отдыха, ибо там нет ни распятий, ни фигурок святых.

В те годы пражское гетто еще не было обнесено сплошной оградой -- ее построили много позже, во время шведской оккупации. С улиц Старого Града можно было, не тратя времени на препирательства со стражниками у запертых ворот, перейти прямиком в еврейский город. Вот барон и повернул свою свору с Валентиновской в еврейский квартал, и они двинулись узкими, переплетающимися улочками вдоль кладбищенской стены до самого берега Влтавы, а затем обратно -- мимо еврейской бани, ратуши, пекарни, запертых мясных лавок, мимо "блошиного рынка", и все это время музыканты играли, а Коллальто плясал, и не было на пути ни одного святого изображения, а значит, не было ему и передышки. То и дело открывались окна, из них выглядывали перепуганные заспанные физиономии -- и окна сразу же закрывались. Во дворах то и дело взлаивали собаки, встревоженные шествием. Когда факельщики и музыканты свернули с Цыганской улицы на Широкую, где стоял дом высокого рабби Лоэва, силы окончательно покинули Коллальто. Он застонал, зашатался, схватился за грудь и, рыдая, возопил слабым голосом:

-- Спасите! Спа-а-асите!

Высокий рабби, сидевший у себя в комнате над священными и волшебными книгами, услышал этот голос и понял, из какой глубины отчаяния он исходит. Он подошел к окну, выглянул наружу и спросил, кто взывает среди ночи и чем ему можно помочь.

-- Образ Иисуса! -- прокричал Коллальто на последнем издыхании. -- Во имя Бога, дайте образ Иисуса -- или мне конец!

Высокий рабби окинул взором факельщиков, музыкантов, танцующего Коллальто, лакеев-мушкетеров и грозного, хохочущего во все горло барона. В одно мгновение ему стало ясно, почему странный ночной танцор требует образ Иисуса. И еще он понял, что человека надо вызволять из смертной беды.