Лео Перуц - Парикмахер Тюрлюпэн

Герцог де Лаван запрокинул голову и расхохотался.

- Тогда бы я купил себе мула и колокольчик, - сказал он, - и пустился бы продавать на улицах Парижа свои старые шляпы с перьями.

И он закричал, подражая уличному торговцу:

- Шляпы с перьями! Кто покупает шляпы с перьями? Пожалуйста сюда, вот хорошие шляпы! Тюрлюпэн покачал головою.

- Этого я вам не советую, - сказал он. - Вы увидите, что это промысел не доходный. Никто не покупает шляп с перьями. Люди носят свои старые шапки из кроличьих шкурок, к которым привыкли. Жаль мула и колокольчика.

- Вы большой шутник,- сказал герцог де Лаван, удивленный крайне странными речами бретонского дворянина.

Глава XVI

Беседа за столом сделалась оживленной и шумной. Господин Лекок-Корбэй, обнажив голову и потрясая шпагой, выпил за здоровье короля. Граф фон Мемлельгард пытался отнять у него оружие и проповедовал спокойствие и мир. Граф де Кай и де Ругон крепкими словами разносил провансальскую знать, отказавшуюся прислать на совещание своего представителя.

- Эти провансальцы, - кричал он, - считают себя умнее всех, для них всякий огонь слишком горяч, всякая вода чересчур глубока. Они хотят дождаться развязки и стать на сторону того, кто одержит верх.

- По этой части, - сказал господи Лекок-Корбэй,-много в стране родственников у Иуды.

Граф фон Мемпельгард осушил свой стакан в глубокой меланхолии.

- Опять разразится война над страною, - плакался он. - Я это предсказывал. Не пощадит она и Лотарингии, вертограда Господня, страны виноградников и дубовых рощ. Мне не верят. Грянет война и всех нас унесет, моих сыновей, моих братьев, моих милых зятьев, моих друзей...

- Volentem ducit, volentem trahit15, - сказал господин де Роншероль, стоявший в стороне, в тени оконной ниши. - Это применимо к вину, к войне и к христианскому учению.

- Честью клянусь, - воскликнул граф де Кай и де Ругон, - вы сказали меткое слово. Говорю это прямо, хотя не учился латыни. Ибо в пору моей молодости, господа, восковые свечи были дороги, а отец мой был бережлив. "Будь удальцом, - сказал он мне, - ни на что другое ты не годишься". Он поступил со мною нехорошо, не обучив меня латыни, потому что в наш испорченный век ученые в большем почете, чем солдаты. Тридцать семь лет подряд служил я своему королю. Хорошими словами он щедро меня награждал, но ушел я от него с пустыми руками.

- Он всех угощает хорошими словами, - сказал граф фон Мемпельгард.

- Будь проклят тот, кто отказывает в должном уважении Его Величеству королю! - воскликнул господин Лекок-Корбэй, потрясая шпагой в правой руке и стаканом в левой. - Я готов скрестить свой клинок с каждым, кто дурно отзывается об Его Величестве короле.

Тюрлюпэн насторожился. Он нашел дворянина, изъявившего готовность с кем угодно скрестить свой клинок, и у дворянина этого был весьма воинственный вид, в руке у него была обнаженная шпага. Тюрлюпэн приблизился к нему.

- Если такова ваша воля, то мне нужно вам кое-что сообщить, - сказал он ему. - В этом доме есть дворянин, осмелившийся говорить об Его Величестве короле весьма непочтительным образом.

- В самом деле? Он осмелился? Что же сказал этот дворянин?

- Он сказал, будто Его Величество король находит удовольствие в том, чтобы собственноручно подстригать бороды своим офицерам, и дал понять, что смотрит на священную особу короля как на брадобрея, парикмахерского болвана, швабру и пластырь...

- Гром разрази меня на месте! - воскликнул господин Лекок-Корбэй.- И вы это спокойно слушали? Я не допускаю мысли, сударь, что вы тут же не воздали ему по заслугам!

Тюрлюпэн, к огорчению своему, увидел, что гнев дворянина обратился против него, а не против господина де ла Рош-Пишемэра. Ему пришлось оправдаться.

- Я вызвал его на поединок, - сказал он, скроив плаксивую физиономию.

- Вы поступили правильно,- объявил господин Лекок-Корбэй.

- А вы, сударь? - спросил Тюрлюпэн.- Как собираетесь вы поступить?

- Я? - с достоинством сказал дворянин, - Я поздравлю вас, если вы его убьете, и тем самым восстановите честь Его Величества короля.

- Пощадите его, сударь, пощадите его! - крикнул с другой стороны стола граф фон Мемпельгард, которого вино расположило к миролюбию и кротости. -У него есть мать. Простите его, чтобы и вам когда-нибудь простились грехи.

Мрачные мысли овладели Тюрлюпэном. Не удалась и эта попытка. Один из этих дворян произносил евангельские изречения, а другой, только что говоривший так воинственно и дерзко, тоже не был расположен вместо него сразиться с господином де ла Рош-Пишемэром. Но ведь за столом сидел еще третий дворянин, на лице у него было не меньше дюжины шрамов, и на него Тюрлюпэн возложил свою последнюю надежду.