Лео Перуц - Рождение антихриста

В ней больше не было страха, а только гнев и стыд - ведь эти двое сделали из ее дома воровской притон и втянули в свои грязные делишки ее мужа, заставив его забыть Бога и свою честь. Гнев настолько овладел ею, что она, не сдержавшись, толкнула дверь и вошла.

Дворянин, аббат и сапожник сидели вокруг стола, на котором лежали самые разнообразные вещи: две серебряных ложки, подсвечник, песочница из кованой меди, ножницы, цепи, разбитый бокал, сильно потрепанная шелковая шаль и черепаховая коробка без крышки. На полу у двери лежала конская сбруя с латунными украшениями. Вся эта троица так погрузилась в изучение этих вещей, что в первый момент ни один из них не заметил появления женщины.

Однако позади них, в самом темном углу комнаты, стоял четвертый высокий, худой, одетый в черное мужчина с узкими кистями рук, темными глазами и необычайно бледным лицом. Его можно было бы назвать даже красивым, если бы не страшные шрамы от ожогов, покрывавшие его лоб и облезлый череп. Он сразу же увидел женщину, но не издал ни звука, а только враждебно глянул на нес. Молчание длилось довольно долго, и женщина вновь ощутила страх, заставивший отступить ее в угол и зажмуриться.

- Шляпа или шлем? - вдруг спросил, ни на кого не глядя, сапожник.

- Шапочка, - заблеял аббат. Но там было еще полно всякого добра, да нам было не до того - нужно было живее вылетать в окно, а то старик совсем рассвирепел и начал свистеть. Еще бы мгновение - потек бы сок...

- Ах вы, воровские хари! - закричала женщина, которую этот жаргон висельников снова вывел из себя. - Вы что же, все трое спятили, что лезете в честный дом? А ну-ка собирайте свои манатки и выкатывайтесь отсюда!

Сапожник вскочил со стула и уставился на жену широко раскрытыми глазами, словно на привидение. Он хотел заговорить, но от ужаса не смог вымолвить ни слова. Табакерка из черепахового панциря все еще была у него в руках, и он прижимал ее к груди, как некий охранительный талисман.

Но двое других явно не были испуганы - скорее удивлены внезапным появлением женщины в ночной рубашке. Аббат вскочил, отставил назад свой стул и, подойдя поближе, осмотрел все, что можно было увидеть. После этого он заквакал:

- Какая славная бабеночка! Какая аппетитная бабеночка! Одно могу тебе сказать, сапожник: берегись сэра Томаса! Глянь-ка, как он мусолит ее глазами! Полненькие и кругленькие ему лучше всех, он же у нас англичанин...

- А ну, заткнись! - пророкотал человек со шпагой. - Или подавись своей болтовней! Выкинь ее вон, сапожник, мне не надо ни ее, ни других. Мне нужен только металл!

- Веревку на шею, вот что тебе нужно! - кричала женщина. - Посмотри на себя - ты же настоящий висельник! Забирайте-ка свой хлам да бегите, пока можете, не то, клянусь воскресением Христовым, я подниму шум!

- Какие красивые белые руки! - снова заблеял аббат. - Да и все остальное недурно... Ладно уж, сокровище мое, мы на тебя посмотрели, а теперь иди-ка ты спать!

- Ах, так?! Тогда оставайтесь, вы, срезальщики кошельков! - крикнула женщина. - Ждите здесь, пока я не приведу караул!

- Караул? - пророкотал человек с пластырем на лице.

- Караул! - хихикнул аббат. - Это будет очень весело. Вот будет потеха! Смотрите, наш бравый сапожник просто прыгает от удовольствия: давай, мол, сердечко, иди на улицу и позови стражу!

Женщина бросила на мужа беспомощный взгляд. Увидев его отрешенное лицо, она поняла, что, вызвав стражу, она совершила бы самое худшее, что только могла сделать. И тогда она в отчаянии схватила с пола тяжелую кочергу, взяла ее наперевес, как копье, и шагнула вперед.

- Прочь отсюда, вы, архиворы! - прошипела она. Маленький аббат сразу же скользнул за стол, а верзила остался сидеть на месте, вытянув ноги и скалясь во весь рот,

- Дон Чекко, спроси-ка ее, что там, к черту, у нее на уме?

- А то, что я сейчас тебе дыру в башке сделаю, мошенник, коли не уберешься! - крикнула жена сапожника.

- Думаю, лучше тебе бросить эту железку! - пробулькал тот. - Сдается, эта игрушка не для тебя.

Она не ответила, а подскочила поближе и что было сил хватила его по голове. Такой удар мог бы свалить быка, но долговязый как ни в чем ни бывало поднялся па ноги и схватил ее за руку. Она ощутила его мертвую хватку и завизжала от боли. Ее оружие упало на пол.

- Пусть себе полежит, - пророкотал он.

- Вот-вот, пусть полежит, - проблеял аббат, выбрался из-за стола и ногой оттолкнул кочергу в сторону.

В этот миг третий, тот, что был в черном и со следами ожогов на лице, поднял свою гипсово-белую руку. Он провел ею по губам, по лбу, покачал ладонью в воздухе, дважды хлопнул себя по плечу, расставил пальцы врозь и погладил себя по щеке. Все эти движения следовали друг за другом так быстро, что женщина не успевала за ними уследить.