Лео Перуц - Рождение антихриста

- Из рождественских младенцев почти всегда выходят священники, церковные мужи и хорошие проповедники. Вот пасхальные дети, напротив, чаще получаются ни к чему не способными бездельниками. Если Бог позволит, он у вас может даже епископом стать. Копи теперь, кум, денежки, ведь учение стоит недешево!

- Он будет сапожником, - отвечал новоиспеченный отец, поглядывая на жену, чтобы видеть, как она это примет. - Конечно, сапожники - не самые ученые люди на свете, но и среди них наберется достаточно прилежных и достойных особ, которых уважают все, кто знает. Кто бы ни пришел со своими башмаками ко мне в мастерскую, всегда уходит довольный. Я беру даже такие заказы, которые никто не возьмется сделать. Зачем учиться? Даже если он не сможет читать требник, это не помешает ему стать добрым христианином.

Медленно и осторожно он начертал своим негнущимся пальцем крестное знамение на лбу мальчика.

Ребенок раскрыл рот и начал кричать. Он вопил столь отчаянно, что его начали сотрясать корчи, а личико посинело.

- А ну-ка, иди отсюда, идиот несчастный! - крикнула жена торговца пряностями. - Разве можно тыкать младенцу в нос такими смоляными пальцами? Они у тебя так воняют варом, что и взрослому немудрено в обморок упасть. Ступай в свою мастерскую. Ты его напугал, и он теперь будет тебя бояться!

С этими словами она оттолкнула смущенного сапожника в сторону, взяла кричащего младенца на руки и принялась успокаивать его.

- Будь с ним добр, Липпо, - слабым голосом проговорила жена со своей постели, - будь приветлив к нему. Там, на плите, суп, но будь осторожен, он очень горячий...

* * *

В эту ночь сапожнику приснился сон. Он увидел себя на морском берегу, в гавани, где обычно причаливали груженные луком лодки из Термини. Он стоял и держал на руках корзину с ребенком. В гавани было пустынно - ни суденышка, ни людей на берегу. Вокруг царила тишина, и только медленные волны с плеском накатывались на берег. Но вдруг он увидел вдали трех человек, один из которых приближался к нему с севера, другой - с юга, а третий, казалось, прибыл по морю, ибо он шел с востока. И когда они подошли к нему поближе, он разглядел, что на них были золотые короны и позолоченные башмаки, а плеч свивали пурпурные плащи. И они бросились на колени перед его ребенком и протянули ему три подарка - но не золото, не ладан и не мирру держали они в руках. У первого была расплавленная смола, у второго сера, а у третьего - черный уголь...

Сапожник проснулся, исполненный ужаса перед видением, которое он не мог истолковать. Он медленно выпрямился. Лунный свет вливался в комнату и падал на икону Иоанна Крестителя, который, казалось, смотрел на сапожника вопросительно, словно только что спустился с неба, чтобы побеседовать с ним.

Какую-то минуту сапожник неподвижно сидел на постели, но потом слабость одолела его, он опустился на подушку и уснул опять.

Теперь он был уже не на берегу моря, а сидел на своем креслице в мастерской, и перед ним на рабочем столике лежали кожа, дратва и шило. Тут он увидел - увидел сквозь стену дома! - как к нему со всех четырех сторон света приближались бесчисленные человеческие фигуры, темные как смоль. Нет, это были не люди - они выглядели как купеческие товары из складов в гавани. Огромная масса мешков с зерном, рисом и просом, волна бочек, ящиков и сундуков накатывалась на него, и все это теснилось и прыгало, сталкивалось и сшибало друг друга. Ожившие предметы окружили его дом, они бились в окна, втискивались в двери, они грохотали по крыше, толкались о стены, хотели войти внутрь, и тут сверху, из облаков, прогремел голос:

- Это грехи всего мира, они пришли поклониться тому, кто родился сегодня!

Сапожник очнулся от сна. Он весь дрожал, пот выступил у него на лбу. Он бросил взгляд на жену - ведь и она должна была услышать этот голос; но она безмятежно спала...

Лунный свет все еще падал на лик Иоанна Крестителя, и сапожник ясно различал предостерегающе поднятую руку святого. Еще секунду образ был залит светом и мерцанием, а потом исчез во тьме: луна скрылась за тучей.

* * *

Весь следующий день сапожник был молчалив и погружен в себя. Ранним утром он сварил еду для себя и жены и заперся в мастерской. Жена слышала только, как он прибивает подметки, словно в будничный день. Один раз он вошел в комнату и с минуту молча глядел на ребенка, спавшего в корзине.

Лишь далеко за полдень, когда уже начало темнеть, он, казалось, вспомнил, что был праздничный день. Он достал из сундука голубой кафтан, в котором обычно выходил на улицу по воскресеньям, тщательно почистил его щеткой и подошел к постели жены.