Арбитр Петроний - Сатирикон

LXXXIX.

Но я вижу, ты уставился на картину, где изображено падение Трои поэтому попробую стихами рассказать тебе, в чем дело.

(ВЗЯТИЕ ТРОИ)

Уже фригийцы жатву видят десятую

В осаде, в жутком страхе; и колеблется

Доверье эллинов к Калханту вещему.

Но вот влекут по слову бога Делийского

Деревья с Иды. Вот под секирой падают

Стволы, из коих строят коня зловещего.

Разверзлись недра, вскрыт потайной ковчег коня,

Чтоб в нем укрыть отряд мужей, разгневанных

Десятилетней бойней. Скрылись мрачные

В свой дар данайцы и затаили месть.

О родина! мнилось, прогнан тысячный флот врагов,

Земля от войн свободна. Все нам твердит о том:

И надпись на коне, и лукавый лжец Синон,

И собственный наш разум мчит нас к гибели.

Уже бежит из ворот толпа свободная,

Спешит к молитве; слезы по щекам текут.

Да, слезы рождают радость пугливых душ.

Их прежде страх выжимал... Но вот, растрепав власы,

Нептуна жрец, Лаокоон, возвысил глас,

Крича над всей толпой, и быстро взметнул копье.

Он метит в чрево, но ослабил руку рок,

И дрот отпрянул... Так оправдан был обман.

Вотще вторично он поднимает бессильно длань

И в бок разит секирой двухконечною.

Загудели в чреве юноши сокрытые,

Колосс деревянный дышит страхом недругов...

Везут в коне плененных, что пленят Пергам

И бой закончат новым хитроумием.

Вот снова чудо! Где Тенедос из волн морских

Хребет подъемлет, там, кичась, кипят валы

И, раздробившись, вновь назад бросаются,

Так часто плеск гребцов далеко разносится,

Когда в тиши ночной в волнах корабли плывут

И громко стонет гладь под ударами дерева.

Оглянулись мы: и вот два змея кольчатых

Плывут к скалам, раздувши груди грозные,

Как два струга, боками роют пену волн

И бьют хвостами. В море гривы косматые

Огнем, как жар, горят, и молниеносный свет

Зажег валы, от шипа змей дрожащие...

Онемели все... Но вот в священных инфулах,

В фригийском платье оба близнеца стоят,

Лаокоона дети. Змеи блестящие

Обвили их тела, и каждый ручками

Уперся в пасть змеи, не за себя борясь,

А в помощь брату. Во взаимной жалости

И в страхе друг за друга смерть застала их.

Спешит скорей отец спасать сыновей своих.

Спаситель слабый! Ринулись чудовища

И, сытые смертью, старца наземь бросили.

И вот меж алтарей, как жертва, жрец лежит,

Жалея Трою. Так, осквернив алтарь святой,

Обреченный град навек отвратил лицо богов.

Едва Фебея светлый свой явила луч,

Ведя за собою звезды ярким факелом,

Как средь троянских войск, оглушенных вином и сном,

Данайцы вскрыли дверь, и вышли вон бойцы.

Осмотрев оружье, вожди расправляют грудь.

Так часто, разлучась с Фессалийским ярмом, скакун,

Пускаясь в бой, прядет могучей гривою.

Обнажив мечи, трясут щитами круглыми

И в бой бегут. Один опьяненных бьет

И превращает в смерть их безмятежный сон,

Другой, зажегши факел о святой алтарь,

Огнем святынь троянских с Троей борется.

ХС. Но тут люди, гуляющие под портиками, принялись швырять камнями в декламирующего Эвмолпа. Он же, привыкший к такого рода поощрению своих талантов, закрыл голову и опрометью бросился из храма. Я испугался, как бы и меня за поэта не приняли, и побежал за ним до самого побережья; как только мы вышли из полосы обстрела, я сказал Эвмолпу:

- Скажи, пожалуйста, что это за болезнь у тебя? Неполных два часа говорил я с тобою, и за это время ты произнес больше поэтических слов, чем человеческих. Неудивительно, что народ преследует тебя камнями. Я, в конце концов, тоже наложу за пазуху булыжников и, если ты опять начнешь неистовствовать, буду пускать тебе кровь из головы.

- Эх, юноша, юноша, - ответил Эвмолп,- точно мне в диковинку подобное обращение: как только я войду в театр для декламации - всегда толпа устраивает мне такую же встречу. Но чтобы не поссориться и с тобою, я на весь сегодняшний день воздержусь от этой пищи.

- Хорошо, если ты клянешься на сегодня удержаться от словоизвержения, то отобедаем вместе...

Я поручаю сторожу моего жилища приготовить скромный обед...

ХС1. ... вижу: прислонившись к стенке, с утиральниками и скребницами в руках, стоит Гитон печальный, смущенный. Видно было, что на новой службе удовольствия немного. Стал я к нему присматриваться, а он обернулся и с повеселевшим лицом воскликнул:

- Сжалься, братец. Когда поблизости нет оружия, я говорю от души: отними меня у этого кровожадного разбойника, а за проступок, в котором я искренно каюсь, накажи своего судью, как хочешь. Для меня, несчастного, будет утешением и погибнуть по твоей воле.