Федор Кнорре - Без игры

После всплывшей истории с платиновым перстнем никакого переворота для него не произошло. Только некий тяжкий сдвиг. Он начал разбираться и пришел к выводу, что перстень не был такой уж полной неожиданностью. Он давно уже обнаружил, что у него за спиной жена непрерывно занята работой, вечно улучшая оборудование дачи, добывая то, что было очень не просто достать, словом, как выражались Андрей с Зиной, «мама вечно шурует», устраивает ненужные, по его мнению, ремонты, пристройки и переделки и удивительно дешево (по ее словам) приобретает картины, которые ему никогда не нравились.

Все это происходило как бы за границей его жизни, а история с перстнем, как банда диверсантов, эту границу нарушила, ворвалась на его территорию и там засела, непрерывно распространяя вокруг себя всякую мерзость, как ядовитые газы: стыд, отвращение, гадливость и чувство постыдной беспомощности что-либо изменить.

Каждая минута, когда голова его не была заполнена напряженной работой, была мучением. Точно его выгнали из дому — тоскливое чувство душевной бездомности его мучило, как злая, долгая зубная боль. Потому он на минуту обрадовался приходу выпившего Андрея, но и не очень расстроился от его ухода.

За эти долгие, бесконечные недели после того, как переломилась ее жизнь, Галя совсем разучилась спать. Даже в те короткие два-три часа, когда так неожиданно, точно оступившись в колодезную яму, проваливалась в сон — и во сне она никогда не забывала, кто она и что с ней произошло. Она, Галя Иванова, жена Иванова Кости. Помнила, понимала, что его убили, но все равно: жена. Признать себя вдовой казалось ей почти предательством, как будто тем самым она сдается, чуть ли не примиряется не только с тем, что постигло ее самое, но с тем, что такое нестерпимое зло может существовать и даже как будто торжествовать на земле.

Проснувшись, она сразу ощутила себя вернувшейся на свое место. Место ее было в постели слева. Здесь она всегда спала. Костя ложился справа, на краю дивана. Когда ей нужно было вставать первой, она, не вылезая из-под одеяла, перебиралась через спящего Костю, и он, неизменно полупросыпаясь или совсем во сне, успевал ее погладить или даже сделать движение ее удержать, не отпустить от себя.

Теперь она продолжала на ночь стелить постель точно так, как всегда: укладывала две подушки рядом, одну возле другой, и сама ложилась на свое место у стенки.

Часы показывали, что наступает утро, но за окном вплотную прижималась к стеклам белесым морозным туманом зимняя ночь.

Было еще очень рано, но лежать и думать все об одном и том же было мучительно. Мысли, описав круг, постоянно возвращались на то место, с которого начали свою работу. Все повторялось, кружилась в голове по замкнутому кругу все та же карусель. По кругу, по кругу, из которого никак не вырваться, наверное, так вот люди и сходят с ума. Несутся, исчезают и снова возникают перед глазами: лошадка, олень, заяц, ослик, лев, лошадка... Начинает казаться, что ты сам лошадка, олень на подставке, крепко приделанный к площадке вертящегося круга, несчастная деревянная лошадка, которой, как всем этим зайцам и львам, никогда недостанет сил для прыжка в сторону от бессмысленного круговорота карусели...

Галя проползла под одеялом к краю дивана и осторожно, чтоб не потревожить спящего, если бы он лежал рядом с ней, выскользнула из тепла в прохладу комнаты, протянула на ощупь руку к белью, сложенному на стуле, и стала неслышно одеваться.

Чтоб никого не разбудить плеском воды, она не умывалась, намочила край мохнатого полотенца под краном и крепко вытерла себе лицо и шею. Потом она неслышно сняла с крючка пальто и через кухню стала пробираться к входной двери.

Ничего не помогло. Кухня осветилась беспощадно ярким светом. Опять уследили! Она покорно остановилась. Меховая шапчонка, криво напяленная наобум в темноте. В левой руке пальто и сапожки, а правая уже поднялась и тянется открыть замок. Так хитро задумала, одеться на площадке лестницы, и вот опять не удалось. Конечно, Тамара Григорьевна опять ее устерегла:

— Ночь на дворе. Ты посмотри! Еще босиком собралась!

— Нет, нет, — торопливо успокоила Галя, ей хотелось только уйти, как-нибудь поскорее отделаться. — Я сейчас надену.

Быстро присела на табуретку, взялась было обуваться, но пальто у нее в руках мешало, одна пола сползла с колен и совсем накрыла ей ноги.

Она встала, позабыв застегнуть молнию на сапожке, поискала глазами, куда бы отложить пальто, и, наконец сообразив, кое-как надела его в рукава.