Жюль Ренар - Дневник (1887-1910)

Кажется, что по ту сторону Жермене уже конец мира. Зелено-черные луга, леса, ни колокольни, ни человека, ни скотины. И как раз здесь садится солнце.

Для проживания в Париже есть лишь единственный понятный мотив: деньги. Ну, а слава? А жажда деятельности? Разве можно полнее ощущать жизнь, чем здесь, на жерменейской дороге? В эту минуту "широты" я не потратил бы и ста су на городские развлечения. Сто су - это хлеб, на сто су можно приодеть кого-нибудь из этих несчастных, которые, сами того не зная, помогают кому-то творить бога.

6 сентября. После грозы ночь такая черная, будто в ней растворены все потухшие молнии.

* Великий поэт может пользоваться общеупотребительными выражениями. Следует оставить маленьким поэтам заботу о благородном риске.

11 сентября. Старик крестьянин. Все зубы у него искрошились: слишком черствый хлеб приходится ему есть. Однажды неизвестно кто выстрелил из охотничьего ружья в голову его корове. Она выздоровела, но долго ходила дура дурой.

12 сентября. Природа просыпается совсем свежей, а у человека после пробуждения еще долго во рту остается горечь.

* Она становится бешеной. Глаза ее мечут молнии, не предвещающие добра. Одного она хочет - скорее околеть. Ребятишкам у чужих будет не хуже, чем с ней, родной матерью. Но особенно ее раздражают издевки прачек на реке: она разбила бы им вальком физиономии.

- Вот, говорят, что я злая, - объясняет она. - А как же иначе! Побыли бы в моей шкуре! Другая бы еще позлее была!

Она попросила отдельный вид на жительство. Суд в Кламси запросил мэра, а тот ответил, что она неуживчивая, что муж ее уехал, но вернется. Мэр забыл написать, что эта "неуживчивая" женщина кормит одна, без посторонней помощи пятерых ребятишек, и суд, введенный в заблуждение жандармами, обратившимися за справками к мэру, сообщил несчастной, что ее просьба отклонена.

Она возвращается с речки. Вымокшие с ног до головы ребятишки ждут ее на улице. Все, что она может, - это их раздеть и уложить. Графиня дает ей пятнадцать фунтов хлеба, Маринетта будет давать ей пеленки и по сто су в месяц.

За жилье она платит четыре франка в месяц. Хозяйка, полубезумная старуха, тоже не из богачих, время от времени заявляет жиличке, что легко найдет себе кого-нибудь другого, кто будет платить подороже. Это неправда, но бедняжка трясется. Муж не хочет с ней разводиться. Когда она поднимет на ноги детей и когда они с двенадцати до двадцати лет пойдут в люди, он сможет отбирать в свою пользу половину их заработка.

17 сентября. На охоте. Тщетно я стараюсь держаться рядом: Филипп упорно отстает.

Я замедляю шаг. Он останавливается. Наконец, не выдержав, я спрашиваю:

- Вы это нарочно, Филипп, идете сзади?

- Это как когда, - отвечает он. - Иной раз да, особенно когда мы на дороге.

- Но почему же? Подумают, что я вам приказал идти сзади. Как раз такого недостатка у меня нет. Это годится для важных господ или для маньяков, вспомните-ка того мастера, парижанина, который велел Борно идти в ста метрах позади.

- Нет, мосье, - возражает Филипп, - вовсе не потому я позади вас иду. А потому, что вы всегда идете справа, а я, значит, иду слева, и дуло моего ружья направлено на вас. Как-то неловко получается. Вот я из осторожности и иду позади.

21 сентября. Последнего своего ребенка она родила зимой. Через неделю она уже собирала в лесу под снегом хворост в летней нижней юбке.

24 сентября. Охота. По влажной люцерне бежит куропатка, а за ней петляет собака, которая время от времени подымает нос с налипшими желтыми листочками и дышит, как тюлень. Куропатка убегает. Видно, как шевелятся стебельки люцерны, - легкая бороздка... Перья у куропатки намокли, она не может взлететь. Время от времени собака останавливается, делает стойку, и куропатка, воспользовавшись передышкой, удирает. Так мы проходим весь этот маленький люцерновый океан. Наконец Филипп стреляет, и куропатка убита. Трое слуг Букена начинают вопить: зачем стреляли так близко... Их совсем оглушило.

- А зачем, - возражает Филипп, - вы торчите на дороге, прямо у нас на следу?

Неосторожное замечание! Разве дороги не для всех? Надо загладить промах. Я догоняю парней, и они говорят, что просто пошутили.

Слышно, как в лесу начинается дождь. Он шумит, словно река.

Дождь, дождь! Собаки пьют из луж.

Крестьяне копают картошку, пригнувшись к земле, и издали кажется, будто они ее едят.

26 сентября. Открыть глаза пошире. Я вижу Шомо и Шитри. В нынешнем году я почти вижу Мариньи. В будущем году я просто обязан видеть Жермене. Если я пойму весь этот уголок земли, - как фотография, "поймавшая" детали снимаемого пейзажа, - значит, я не зря прожил жизнь.