Леонид Иванов - Глубокая борозда

Выручил сам Трофим Пантелеевич:

— У нас, у отстающих, стало быть, как получилось? Уравнение сплошное: всем колхозникам-старикам по двенадцати рублей. Оно, товарищ Павлов, не на это моя обида… Мы ить по-стольку-то и на трудодни в хорошие годы не получали, где там! — вздохнул он. — Не против двенадцати говорю… А вот если и в отстающем добросовестным колхозникам дать бы по двенадцати, а кто лодыря гонял да над исправными колхозниками посмеивался, тому все же таки надо бы поменьше определить, тогда было бы, товарищ Павлов, как следует — по труду… А так вышла несправедливость… Я своим начальникам говорил, а оне свое: радоваться надо! Мы и радуемся, спасибо говорим. Только справедливость-то, товарищ Павлов, дороже двенадцати рублей. Я так понимаю…

И опять Павлов в затруднении: что сказать Трофиму Пантелеевичу? В обкоме разговор о пенсиях возникал не раз. Некоторые колхозы — самые отстающие — были преобразованы в совхозы. Престарелые колхозники тех артелей получают минимальный размер пенсий — тридцать рублей. В богатых колхозах пенсии тоже где-то в этих пределах. А в отстающих довольствуются установленным минимумом в двенадцать рублей. И это не может не обижать тех, кто всю свою силу отдал родному колхозу. Они мирились, когда на трудодень получали мало, мирились, потому что понимали: столько получилось в артельном хозяйстве. Но хоть и мало давали на трудодень, однако в прямой зависимости от вложенного труда, по трудодням! А теперь вдруг всех уравняли, как бы зачеркнули то, что было гордостью любого честного колхозника. Так что же сказать Трофиму Пантелеевичу?

— А как бы вы поступили? — задает вопрос Трофиму Пантелеевичу Павлов, чтоб время выиграть.

— Так я к вам, товарищ Павлов, пришел, — откашлянув в кулак, скромно произнес Трофим Пантелеевич. — Моего совету в таких делах не спрашивают.

— Но все же? Как следовало бы поступить, чтобы не было обидно таким честным труженикам, как вы.

— Как поступить. Вот и надо так поступать, чтобы не обидно было, — упрямо твердил старик. — Есть у меня дочка, вышла за комбайнера с Кубани, туда и уехала. Тоже в колхозе живут. Так вот ее мужа отец тоже на пенсию вышел, как и я. Только ему шестьдесят два с полтиной начислено. А тоже свинарем больше работал, нашего же порядка дело-то… Вот и думаю я: неужто же в пять раз хуже его работал Трофим Пантелеевич?! Если, думаю себе, так, то ему и целкового не надо давать. Вот так: не давать! — совсем рассердился Трофим Пантелеевич. Он помял свою шапку, взглянул на Павлова. — Лучше и больше я работать не смог, если бы молодость мне вернули. Не смог бы! Сколько сил было — все в колхоз положил. Вот и сказал, чего думал… А как сделать? Надо сделать по-справедливому, по труду, стало быть…

Павлов посмотрел на всех сидевших в комнате, на низко склоненную голову Соловья, на насупленного Корня. Все угрюмо молчат… Наверное, и к ним с этим вопросом обращались не раз. И Павлов не в силах что-либо теперь поправить, изменить. «А почему не в силах? — начинает нервничать он. — Почему не в силах? Ведь это затрагивает интересы самых честных колхозников!»

— А вы, товарищ Корень, на этот счет что думаете? — повернулся он к председателю.

Тот пожал плечами, почему-то взглянул на Соловья. Видно, хотел, чтобы Соловей высказался. Соловей встал, шагнул ближе к столу.

— Не один Трофим Пантелеевич поднимает этот вопрос, Андрей Михайлович, — заговорил он возбужденно. — Я тут недавно сравнительно… но в домах колхозников приходится частенько бывать, беседовать по разным делам житейским. Чаще других возникает этот вопрос. Мы тут советовались и на правлении, и с коммунистами, — он оглянулся с какой-то настороженностью: как, мол, будет принято его мнение. — Надо, Андрей Михайлович, что-то менять! Есть у меня такая мыслишка: лучшим колхозникам, выработавшим определенное количество трудодней, помимо пенсии от государства, платить что-то и от колхоза. Независимо от финансовых трудностей!

Соловей сел. А Павлову оставалось лишь порадоваться такому простому и мудрому предложению. В самом деле, колхоз поощряет большие заслуги колхозника перед артелью. Это будет своеобразной персональной надбавкой к пенсии. Трофим Пантелеевич встал.

— Если бы так решили, товарищ Павлов, — заговорил он, — обиды нашей не было бы… Надо хоть немножко, но подбодрить тех, кто работал изо всех своих сил. А так-то насчет пенсий хорошо помогли, куда там!

— Этот вопрос, Трофим Пантелеевич, полагаю, так и будет решен! — твердо заверил Павлов.