Александр Блок - Возмездие

Пройдет одно - придет другое, Вглядись - уже не та она, И той, мелькнувшей, нет возврата, Ты в ней - как в старой старине...

Замедлил бледный луч заката В высоком, невзначай, окне. Ты мог бы в том окне приметить За рамой - бледные черты, Ты мог бы некий знак заметить, Которого не знаешь ты, Но ты проходишь - и не взглянешь, Встречаешь - и не узнаешь, Ты за другими в сумрак канешь, Ты за толпой вослед пройдешь. Ступай, прохожий, без вниманья, Свой ус лениво теребя, Пусть встречный человек и зданье Как все другие - для тебя. Ты занят всякими делами, Тебе, конечно, невдомек, Что вот за этими стенами И твой скрываться может рок... (Но, если б ты умом раскинул, Забыв жену и самовар, Со страху ты бы рот разинул И сел бы прямо на троттуар!)

Смеркается. Спустились шторы. Набита комната людьми, И за прикрытыми дверьми Идут глухие разговоры, И эта сдержанная речь Полна заботы и печали. Огня еще не зажигали И вовсе не спешат зажечь. В вечернем мраке тонут лица, Вглядись - увидишь ряд один Теней неясных, вереницу Каких-то женщин и мужчин. Собранье не многоречиво, И каждый гость, входящий в дверь, Упорным взглядом молчаливо Осматривается, как зверь. Вот кто-то вспыхнул папироской: Средь прочих - женщина сидит: Большой ребячий лоб не скрыт Простой и скромною прической, Широкий белый воротник И платье черное - всё просто, Худая, маленького роста, Голубоокий детский лик, Но, как бы что найдя за далью, Глядит внимательно, в упор, И этот милый, нежный взор Горит отвагой и печалью... Кого-то ждут... Гремит звонок. Неспешно отворяя двери, Гость новый входит на порог: В своих движениях уверен И статен; мужественный вид; Одет совсем как иностранец, Изысканно; в руке блестит Высокого цилиндра глянец;

Едва приметно затемнен Взгляд карих глаз сурово-кроткий; Наполеоновской бородкой Рот беспокойный обрамлен; Большеголовый, темновласый Красавец вместе и урод: Тревожный передернут рот Меланхолической гримасой.

И сонм собравшихся затих... Два слова, два рукопожатья И гость к ребенку в черном платье Идет, минуя остальных... Он смотрит долго и любовно, И крепко руку жмет не раз, И молвит: "Поздравляю вас С побегом, Соня... Софья Львовна! Опять - на смертную борьбу!" И вдруг - без видимой причины На этом странно-белом лбу Легли глубоко две морщины...

Заря погасла. И мужчины Вливают в чашу ром с вином, И пламя синим огоньком Под полной чашей побежало. Над ней кладут крестом кинжалы. Вот пламя ширится - и вдруг, Взбежав над жженкой, задрожало В глазах столпившихся вокруг... Огонь, борясь с толпою мраков, Лилово-синий свет бросал, Старинной песни гайдамаков Напев согласный зазвучал, Как будто - свадьба, новоселье, Как будто - всех не ждет гроза, Такое детское веселье Зажгло суровые глаза...

Прошло одно - идет другое, Проходит пестрый ряд картин. Не замедляй, художник: вдвое Заплатишь ты за миг один Чувствительного промедленья, И, если в этот миг тебя Грозит покинуть вдохновенье, Пеняй на самого себя! Тебе единым на потребу Да будет - пристальность твоя.

В те дни под петербургским небом Живет дворянская семья. Дворяне - все родня друг другу, И приучили их века Глядеть в лицо другому кругу Всегда немного свысока. Но власть тихонько ускользала Из их изящных белых рук, И записались в либералы Честнейшие из царских слуг, А всё в брезгливости природной Меж волей царской и народной Они испытывали боль Нередко от обеих воль. Всё это может показаться Смешным и устарелым нам, Но, право, может только хам Над русской жизнью издеваться. Она всегда - меж двух огней. Не всякий может стать героем, И люди лучшие - не скроем Бессильны часто перед ней, Так неожиданно сурова И вечных перемен полна; Как вешняя река, она Внезапно тронуться готова, На льдины льдины громоздить И на пути своем крушить Виновных, как и невиновных, И нечиновных, как чиновных...

Так было и с моей семьей: В ней старина еще дышала И жить по-новому мешала, Вознаграждая тишиной И благородством запоздалым (Не так в нем вовсе толку мало, Как думать принято теперь, Когда в любом семействе дверь Открыта настежь зимней вьюге, И ни малейшего труда Не стоит изменить супруге, Как муж, лишившийся стыда). И нигилизм здесь был беззлобен, И дух естественных наук (Властей ввергающий в испуг) Здесь был религии подобен. "Семейство - вздор, семейство - блажь", Любили здесь примолвить гневно, А в глубине души - всё та ж "Княгиня Марья Алексевна"... Живая память старины Должна была дружить с неверьем И были все часы полны Каким-то новым "двоеверьем", И заколдован был сей круг: Свои словечки и привычки, Над всем чужим - всегда кавычки, И даже иногда - испуг; А жизнь меж тем кругом менялась, И зашаталось всё кругом, И ветром новое врывалось В гостеприимный старый дом: То нигилист в косоворотке Придет и нагло спросит водки, Чтоб возмутить семьи покой (В том видя долг гражданский свой), А то - и гость весьма чиновный Вбежит совсем не хладнокровно С "Народной Волею" в руках Советоваться впопыхах, Что' неурядиц всех причиной? Что' предпринять пред "годовщиной"? Как урезонить молодежь, Опять поднявшую галдеж? Всем ведомо, что в доме этом И обласкают, и поймут, И благородным мягким светом Всё осветят и обольют...