Геннадий Гор - Факультет чудаков

Если раньше Андре Шар в своей живописи показывал развеществление вещи, теперь он изобразил, как машина расчеловечила человека. Собственно говоря, он закончил свою работу, и теперь ее можно было показать людям. Он не вышел, а выбежал со своей лошадью на улицу с видом Архимеда, выбежавшего из ванны. В отличие от Архимеда он был одет. Ведя коня под уздцы, он пошел медленно и несколько гордо. Он думал про себя:

«Я — рыцарь, подобно Дон Кихоту оседлавший своего коня и вышедший в бой против неподвижности людей буржуазной культуры.

Я — художник, картины которого пасутся, летают, плавают и рычат, еще не написанные картины.

Я — крыса.

Я — Шар в русском значении этого слова, в том значении, которое я узнал от Пабло Пикассо, в качестве шутки переведшего мою фамилию на русский язык при первом нашем знакомстве.

Я — Шар в космическом смысле этого слова.

Я — Шарик».

И вдруг он решил, прежде чем пройтись по главным улицам Парижа, пройти с лошадью по улицам предместья. Было еще рано, и на главных улицах он не встретил бы много публики. Улицы предместья, куда он привел свою лошадь, жили своей утренней жизнью. Рабочие спешили на фабрики и почти не обращали на него никакого внимания.

Один, наиболее разговорчивый сказал:

— Рано ты, паренек, вышел на работу. Сейчас не время для реклам.

Несколько мальчишек бежали за ним, заглядывая под хвост лошади, где была изображена физиономия господина Моробье. Но вскоре и им надоела эта забава. Они отстали.

Лошадь шла вяло, нагнув голову и уши, еле переставляя ноги, точно везла кладь.

Какой-то парень в одежде крестьянина подошел к Шару и некоторое время шел рядом с лошадью, сострадательно на нее посматривая.

— Видишь, чего делают, — сказал он, ни к кому не обращаясь. — Да она у вас до вечера не протянет. Ведите в колбасную.

И ушел.

Андре Шар направился к главным улицам города. Собственно, он уже не вел лошадь, а тащил ее за повод, еле передвигающую ноги. И вот равнодушие больших улиц упало на него и придавило его к земле. Теперь он двигался подобно своей лошади, еле передвигая ноги, и ему казалось, что он тащит свой замысел на кладбище. Никто из прохожих не обращал на него абсолютно никакого внимания, точно он вел под уздцы только рекламу и к тому же довольно обычного свойства. Правда, его замечали автомобили. Их гудки точно насмешливым и хриплым голосом, голосом сифилитиков, выкрикивали его короткую и похожую на междометие фамилию. «Шар! Шар!» — кричали они над его ухом. И он оглядывался. Чем дальше он двигался, тем равнодушие прохожих становилось все более зловещим и насмешливым. Даже полицейские смотрели на него, точно на том месте, где он стоял или шел, его не было. И Андре Шар снова вспомнил о русском значении своей фамилии.

«Я не шар, — подумал он в этот раз, — я шарик, который оторвался, оставив ниточку в руке мальчика, и повис не между небом и землей, а между потолком и полом».

И он свернул на аристократические улицы особняков. Никем не замечаемый, он вел свою лошадь, как человек-невидимка. На одну минуту ему представилось, что лошадь не идет за ним, только этим можно было объяснить неудачу. Он оглянулся: лошадь шла за ним, спотыкаясь, как слепая. Живопись сверкала на ее коже всеми своими красками, изображенная машина и человек находились на своих местах. Он двинулся дальше несколько быстрее, чем он шел перед тем. И все же его движение было подобно стоянию на одном месте. Его замысел провалился. И снова он вел свою лошадь вяло, еле переставляя ноги в бездумье и тоске. Он не смотрел больше по сторонам. Теперь он не замечал прохожих, как они не замечали его. Затем он остановился:

«Не лучше ли было вывести коня без всякой живописи, — спросил он себя. И тут же ответил: — Лучше. В тысячу раз лучше. Пример тому воз с сеном, на котором я пытался проехать по главным улицам».

И ему уже не хотелось двигаться. Хотелось вечно стоять на одном месте. Теперь он завидовал фонарям, им некуда было идти. И все же он пошел. Он шел в продолжение часа, а может быть, и больше. Он поднял свою голову, потому что начала болеть шея. А подняв голову, он увидел хорошо ему знакомый дом. Тут находился салон молодых художников. Выставка была открыта.

Новая мысль заставила его не войти, а вбежать в салон вместе с лошадью, сбив с ног швейцара и девушку, проверявшую билеты. Он заставил прижаться к стенам всех посетителей выставки. Он шел вдоль длинных стен, увешанных картинами, ведя под уздцы лошадь. Лошадь шла, с любопытством посматривая на картины. Ее длинная шея и аристократически длинная голова делали ее похожей на путешествующего лорда. И вдруг она упала, подняв к потолку свои четыре ноги. Ужасный крик лошади, издыхающей посреди картин, заставил зазвенеть стекла и застыл в виде дико вытянутой шеи и длинных неподвижных зубов.