Франсуаза Саган - Немного солнца в холодной воде

- Не могу сказать, чтобы это было восхитительно, но ты ведь чувствуешь себя лучше, правда? Освободился от заклятия?

Он даже подскочил. Обидеться или нет?

- Ты что же, всегда считаешь себя обязанной говорить тако-го рода истины?

- Нет,- ответила она,- впервые говорю.

Он рассмеялся и тоже встал. Была уже половина восьмого, она, вероятно, запаздывала.

- Ты едешь сегодня на званый обед?

- Нет, я обедаю дома, Франсуа, должно быть, беспокоится.

- Кто это - Франсуа?

- Мой муж.

И только тут он с изумлением подумал: "А ведь мне и в голо-ву не приходило, что она замужем". Он ничего не знает о ее жизни, о ее прошлом и настоящем. Одилия на днях начала было вводить его в курс светских сплетен насчет Натали - он все про-пустил мимо ушей. Ему стало неловко.

- Я ничего о тебе не знаю,- пробормотал он.

- А час назад и я о тебе ничего не знала. Да и теперь знаю не очень много.

Она улыбнулась ему, и он застыл, завороженный этой улыб-кой. Нет-нет, именно теперь, сию же минуту, он должен дать обратный ход, если это надо. А это надо: он не способен любить кого бы то ни было, равно как не способен любить себя. Он мо-жет причинить ей только страдания. Достаточно какой-нибудь грубоватой шутки, и она почувствует презрение к нему. Но ему уже неприятно было об этом думать, в то же время его пугала ее сме-лая, искренняя, исполненная обещаний улыбка. Он пробормотал:

- Знаешь, я ведь...

- Знаю,- спокойно сказала она.- Но я уже люблю тебя.

На секунду в нем вспыхнуло чувство возмущения, даже негодо-вания. Простите, так не ведут любовную игру: нельзя же сда-ваться со всеми своими кораблями первому встречному! Нет, она сумасшедшая! Да какой интерес обольщать ее, раз она сама при-знала себя обольщенной? Как он может надеяться полюбить ее, если с первой же минуты она не оставила сомнений в своем чув-стве? Она все испортила! Повела игру против правил. И в то же время его восхищала щедрость ее натуры, ее безрассудство.

- Откуда же ты можешь знать?- сказал он все тем же легкомысленным и ласковым тоном и, глядя на нее, вдруг подумал, что она очень красива и просто создана для любви и что она, возможно, смеется над ним. Она же не отрываясь глядела на него и вдруг проговорила со смехом:

- Ты боишься, что я сказала правду, и вместе с тем боишься, что это неправда,- верно?

Он кивнул, втайне радуясь, что она его разгадала.

- Ну так вот: я сказала правду. Ты читал когда-нибудь рус-ские романы? Внезапно, после двух встреч, герой говорит героине: "Я люблю вас". И это правда, и это ведет повествование прямо к трагическому концу.

- А какой трагический конец ты предвидишь для нас с тобой в Лиможе?

- Не знаю. Но так же, как героям русских романов, мне это безразлично. Поторапливайся.

Он вышел вместе с нею, несколько умиротворенный: с начитан-ной женщиной спокойнее - она смутно знает, что ее ждет и что ждет ее партнера. Закатное солнце вытягивало косые тени, розо-вый свет заливал стога сена, и Жиль не без удовольствия смотрел на тонкий профиль своей новой любовницы. В конце концов, она была красива, красивы были и луга, и рощи, а он, Жиль, хоть и не блестяще, но все же показал себя мужчиной, и она сказала, что любит его. Для неврастеника не так уж плохо. Он засмеялся, и она обернулась к нему.

- Ты чему смеешься?

- Да так. Я доволен.

Она вдруг остановила машину, крепко взяла его за лацканы куртки и встряхнула, причем все произошло так быстро, что он был ошеломлен.

- Скажи еще раз. Повтори. Скажи, что ты доволен. Она проговорила это совсем по-новому-с требовательными, властными, чувственными интонациями, и у него внезапно вспых-нуло желание. Он сжал ее запястья и, целуя ей руки, повторил изменившимся голосом: "Я доволен, доволен, доволен". Она раз-жала пальцы и молча повела машину дальше. Почти до самого дома они не разговаривали, и, когда Жиль вышел у ворот, они не назначили свидания. Но вечером, лежа на кровати в своей спальне, Жиль все вспоминал эту странную остановку на краю дороги и, улыбаясь, думал, что это было здорово похоже на страсть.

Глава пятая

Несколько дней Жиль не получал от нее вестей и ничуть не удивлялся. Он, вероятно, был для мадам Сильвенер случайным эпизодом, к тому же эпизодом не слишком приятным, о любви же она говорила просто из приличия, из нелепого буржуазного приличия, а может, у нее просто такая мания. Но все же он был несколько разочарован, и это усилило его обычную хандру. Он почти не разговаривал со своими, брился через день и пытался читать книги, избегая, однако, русских писателей.