Уильям Сароян - Приключения Весли Джексона

Мы боялись, и это было ужасно. Я знал, как это ужасно не только для меня, но и для Джиль, ибо почти каждую ночь она мне шептала: "Если что-нибудь случится с тобой, - и тут она начинала плакать, - если что-нибудь случится с тобой, я убью себя - ничего не поделаешь, я не смогу прожить и дня без тебя. Не допускай же, чтобы что-нибудь с тобой случилось, пожалуйста, не надо". И каждую ночь я говорил Джиль: "Бог обо мне позаботится - и о тебе и о нашем сыне", - ибо я знал, черт возьми, что никто другой не станет о нас беспокоиться.

Я знал, что Джиль все время молится о нас. Мне все равно, что думают другие, - я верю в молитвы. И, конечно, я верю в молитвы Джиль больше, чем во что-либо еще на земле и на небе. Я верю в любовь, а любящие всегда молятся. Я верю в молитвы, в числа, в приметы - во все, что способно отвести от нас беду, направить ее на тех, кто не любит и не мечтает. Я верю в предчувствия и верю в истину, но больше всего я верю в любовь. Я не хочу, чтобы кто-нибудь другой пострадал за меня, - я хочу, чтобы все избежали беды, - но я знаю одно: любовь - это единственная защита от беды, и верю, что наступит время, когда каждый человек найдет свою любовь, услышит свою песню, увидит своего сына, и рука всевышнего его зашитит.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Весли знакомится с лордами, леди и миллионерами, находит их придурковатыми и произносит перед ними речь

Банкету, на которм мы побывали с писателем в тот вечер, когда Джо Фоксхол познакомил нас с женщиной из Грин-парка, придавалось большое значение, поэтому там присутствовали разные важные персоны. Мне ужасно не хотелось оставлять Джиль дома одну, ведь мы даже не знали, долго ли еще нам удастся быть вместе, и я просил писателя освободить меня от этого банкета, но он сказал:

- Придется пойти нам обоим, потому что все читали в "Тайм энд тайд" ваш очерк о Лондоне и хотят с вами познакомиться. Не вы туда пойдете ради меня, а я пойду ради вас.

Дело в том,что писателя как-то попросили написать о Лондоне для "Тайм энд тайд", и он тогда мне сказал:

- Я-то напишу, но мне бы хотелось, чтобы и вы написали тоже.

Мы написали каждый свое, и он прочел мой очерк, а я его.

Он тогда сказал, что его очерк бледнеет перед моим и он не станет его посылать; он им сообщит, что очень занят - может быть, когда-нибудь позже напишет, а сейчас он посылает мою вещь вместо своей.

Мой очерк был напечатан в "Тайм энд тайд", но это меня уже не так взволновало, как та первая вещь, что появилась в "Нью рипаблик". На этот раз я отнесся к делу довольно спокойно. Министерство информации запросило у меня разрешить поместить очерк в журнале, издававшемся на Востоке для английских солдат, а несколько позже ко мне обратились с подобной же просьбой от Британского радиовещания. Такой шум подняли вокруг моей вещички, что я едва не возгордился. Отовсюду стали поступать ко мне небольшие чеки в уплату за его использование в той или иной форме. Я отдавал все эти деньги Джиль, так как, по мнению писателя, мой рассказ о Лондоне своим появлением был обязан ей.

Банкет, о котором я говорю, начался с коктейлей, потом был ужин, а после ужина состоялась неофициальная беседа "О роли английского и американского кино в послевоенном мире".

Меня представили нескольким ужасно важным персонам. Я обменялся рукопожатием с двумя лордами, тремя миллионерами, пятью леди, с массой писателей, режиссеров и директоров киностудий и с целой кучей государственных чиновников Англии и Америки. Оба лорда и все пять леди меня страшно разочаровали. Эти лорды и в подметки не годились Джо Фоксхолу, Виктору Тоска и писателю. А что до миллионеров, то я никак не мог уяснить себе, какими же достоинствами нужно обладать, чтобы попасть в миллионеры заполучить все эти деньги и уметь с ними управляться. Эти господа были ничуть не умнее других. Пожалуй, даже глупее. Как же случилось, что они завладели такими деньгами? В чем тут секрет? Лорды, те, видно, родились с деньгами, и леди тоже, а вот с миллионерами как? Если бы человека делали богатым ум, интеллигентность, гуманность, то Джо Фоксхол был бы богатейшим человеком на свете, богаче индийского набоба, какого-нибудь там магараджи, обладающего крупнейшим в мире алмазом и самыми большими запасами золота и серебра. Однако у Джо не было ни гроша. Так чем же особенным отличаются миллионеры?

У меня было время тщательно за ними понаблюдать - за коктейлями и обедом и во время дискуссии, - послушать их разговоры, официальные и неофициальные, - и я нашел, что они действительно обладают некоторыми особыми свойствами, каких Джо Фоксхол никогда бы себе не позволил. Прежде всего они ни в грош не ставят правду, хотя в своих официальных речах делают вид, что ценят ее очень высоко. Во-вторых, они страшно боятся, как бы вдруг не наступило царство справедливости, ибо, очевидно, понимают, что тогда уж им не быть такими богачами, как теперь. И, наконец, я убедился - для этих людей главное в жизни - наживать деньги; это гораздо важнее для них, чем познать истину и стать по-настоящему великим (как велик Джо Фоксхол, или, по-своему, Виктор Тоска, или писатель, тоже по-своему), чем проявлять великодушие, любить ближнего своего и не желать ему зла и чем многое другое, что имеет огромное значение для истинно благородных людей. Миллионеры по самой натуре своей люди неполноценные, но им на это решительно наплевать.