Антуан Сент-Экзюпери - Цитадель

CLXVIII

Ты говоришь: "Он -- мой сторонник, мы с ним можем сотрудничать. А этот всегда возражает мне, естественно, что он -- мой противник, с ним я могу только воевать".

Поступая так, ты растишь и укрепляешь своих врагов.

А я говорю тебе "враг" и "друг" -- слова, и ничего больше. Что-то они, конечно, определяют и помогут тебе разобраться, если встретитесь вы на поле боя, но невозможно уместить человека в слово, у меня есть враги, которые мне ближе друзей, враги, которые мне всех нужнее, враги, которые меня чтят больше друзей. Я влияю на человека независимо от того, что он говорит. Я бы даже сказал, что влияние мое ощутимее для врага, чем для друга: идя в одну сторону, мы реже сталкиваемся, реже говорим, тогда как враг -- он идет против меня и не упустит ни одного моего движения, ни одного слова -- он от них зависит.

Разумеется, слышит меня каждый по-своему ибо каждый несет унаследованный груз прошлого, который никому не под силу изменить. Например, на моей земле течет река и рядом высится холм, обороняя мою землю, я не горюю, что есть холм и река течет на юг. Не станет горевать об этом и завоеватель, если он в трезвом рассудке. Есть холм -- я им пользуюсь, есть река -- я пользуюсь рекой. Хотя, может быть, было бы куда лучше, если бы холм располагался в другом месте, и мощный союзник был бы выгоднее мне, чем сильный противник. Но что сожалеть попусту? Сожалея, что не родился в другое время, в другом месте, -- ты даже не мечтаешь, ты набиваешь себя гнилью. Есть только то, что есть, и только с существующим я должен считаться -- и вот я влияю на друга и на врага. Влияние мое на друга более или менее положительно, влияние на врага более или менее отрицательно. Делом или силой я стараюсь уравновесить весы, убирая груз с одной чаши, добавляя к другой.

Но ты принялся разбирать и судить всех с точки зрения нравственности; для дела, которым ты занят, нравственность ни при чем -- однако ты отстранил обидчика, оскорбителя, предателя, вынуждая их и завтра обижать тебя, оскорблять и предавать. А я -- я поручу предательство тому, кто меня предал, роль его в шахматной партии определилась, и я могу опереться на него, готовясь победить. Разве знание, каков он, мой противник, плохое оружие? И если победа моя неоспорима, разве не будет у меня времени его вздернуть?

CLXIX

Ты упрекнул жену:

-- Как это так? Я ждал тебя, а тебя не было?!

-- Не было, потому что я зашла к соседке, -- отвечает жена. И правда, она зашла к соседке. Ты упрекнул врача:

-- Как это так? Тебя не было, когда спасали захлебнувшегося ребенка?!

-- Не было, потому что я сидел у больного старика, -- ответит тебе врач.

И правда, он лечил старика. Ты упрекнул одного из своих сограждан:

-- Как это так? Ты не служишь нуждам своего царства?!

-- Я служу другим его нуждам, -- ответит он тебе.

И правда, он служит ему по-своему.

Но имей в виду: за людскими поступками и делами ты не видишь, как растет дерево. Брошенное в землю семечко задало работы и твоей жене, и врачу, и слуге царства. С их помощью уже создается то, что ты намеревался создать. Для кузнеца, чей символ веры -- ковка гвоздей, неважно, какие ковать гвозди. Может он ковать гвозди и для корабля. А ты отойди чуть в сторону, чтобы лучше рассмотреть, и увидишь не беспорядок, а растущий корабль.

Нет в жизни правоты, нет неправоты, каждый, кто живет жизнь, ее не знает, ибо нет языка, который бы ее вместил. Каждый судит о ней с помощью своего обособленного наречия.

Жизнь не упускает возможностей. Всюду находит себе пищу, распространяется, завоевывает. Живя логикой своей ступеньки, можно позабыть, что живешь. (Дом для женщины -- трата времени, а не осуществление себя.)

Но где в жизни утечка жизни? Любое дело в ней оправданно. Оно может быть и благородным, и низким, смотря как на него взглянуть. Может быть утечка жизни в человеке, человек может выпасть из жизни. У него могут появиться благородные основания не следовать общему течению жизни. Благородные и логичные. Но значит это одно: жизнь слабо тянет его за собой. Или, например, кузнец бросил ковать гвозди и отправился ломать камень. Он предал корабль.

Что мне в твоих доводах, если у нас нет больше общего языка? Князь теперь говорит одним языком, строители -- другим, прорабы -- третьим, кузнецы -- четвертым, рабочие -- пятым.

Ты оплатил ваятелю статую. Заплатил ему дорого, и он почувствовал благодарность, не за воздаяние -- за признание его заслуг. Статуе нет цены, как нет цены жизни, которой рисковали, -- сколько бы ни заплатить, не переплатишь. Статуя стоит того, чтобы быть купленной.