Антуан Сент-Экзюпери - Письма, телеграммы, записи

(8) ...перечитывая своего "Каида". - См. коммент. к с. 74.

Сергей Зенкин

Письмо жене, Консуэло [Алжир, без даты]

Перевод: С французского Е.В. Баевской

Нью-Йорк, раздоры, споры, клевета, выходки А. Б.(1) окончательно мне осточертели. Может быть, в этом есть какой-то смысл. Но я от них устал. Все это как-то не по-человечески. Напускают туману... И в них во всех это есть. Это не моя родина. Мне надо быть выше этого, чтобы защищать покой в Аге(2), и обеды с Лазаревым(3), и твоих уток (которых ты жаришь, между прочим, неправильно, потому что корочка почти не хрустит), чтобы защищать все лучшее. Лучшее в тех вещах, что мне дороги. Верность. Простоту. Партии в шахматы с Ружмоном(4) (вот уж славный парень), преданность, труд, согретый любовью, но только не игру с правдой, которую затевают лжецы в изгнании, вдалеке от всех человеческих понятий...

ПРИМЕЧАНИЯ И КОММЕНТАРИИ (1) ...выходки А. Б. ... - Имеется в виду французский поэт-сюрреалист Андре Бретон (1896-1966), в 1941 г. эмигрировавший в США. Бретон отрицательно отозвался о "Военном летчике".

(2) ...защищать покой в Аге... - В этом городе жили мать и сестра Сент-Экзюпери.

(3) Лазарев Пьер (1907-1972) - французский журналист, газетный издатель; сын эмигранта из России. В конце 30-х гг. он был редактором газеты "Пари-суар", где печатались корреспонденции Сент-Экзюпери, в годы оккупации жил в эмиграции, сотрудничал в американских органах пропаганды.

(4) Ружмон Дени де (р. 1906) - швейцарский франкоязычный писатель. В 1940-1947 гг. жил в США и часто встречался там с Сент-Экзюпери.

Сергей Зенкин

Письмо Х. [декабрь; получено 18 февраля 1944 г.]

Перевод: С французского Е.В. Баевской

Сейчас три часа ночи. (...) Больше не могу. Почему, ну почему такая тоска? Начну с новостей, не слишком интересных. Позвонок все-таки оказался сломан. Пелисье признал это через месяц скрепя сердце, когда увидел совершенно уже бесспорный снимок. А я весь этот месяц оставался на ногах, не имея морального права ложиться в постель. (П. принял бы это за оскорбление.) Для меня это была сущая китайская пытка. Надо сказать, что ходьба при переломах подобного типа, к счастью, не представляет большой опасности (так что я из многих зол выбрал меньшее). Сейчас мне по-прежнему больно, вечерами я просто инвалид, но в общем все налаживается. Все непременно пойдет на лад. А вот настроение... Тут все неладно.

Для меня нестерпима эта эпоха. Я больше не могу. (...) Все как-то обострилось. В голове мрак, на сердце холод.

Кругом посредственность. Кругом уродство. У меня к этим людям один существенный упрек(1). Они не пробуждают ни в ком бодрости. Они никого не вдохновляют на жертвы. Они ничего не могут извлечь из человека. Унылые надзиратели в дурном коллеже. Вот их амплуа.

Они мешают мне, как болезнь. (...) Вот ведь странно. Я еще никогда, никогда не был так одинок на земле. Меня словно гнетет безутешное горе.

Не знаю, найду ли в себе силы излечиться от этого. И некому мне помочь.

А люди в этой стране - ну и убожество! Отбросы всех континентов. Запасной путь, на котором приходят в негодность все составы. Замшелая провинциальная жандармерия. Смехотворная напыщенность классных наставников, чувствующих себя хозяевами положения. Видели бы вы их ассамблею(2) - вот уж убогое зрелище! А как они из кожи лезут, чтобы уберечь от осмеяния то, что и в самом деле смешно! Смешно настолько, что страх берет.

А канцелярщина, которую они разводят в ожидании, пока им позволят открыть стрельбу! Клянусь тебе, у них нет никакого чувства юмора.

И столько вопиющих несправедливостей!

И все это медленно нарастает по мере того, как набирает силу глупость.

Глупо настолько, что страх берет.

Безобразно настолько, что страх берет.

Я сыт по горло.

Эта разобщенность с эпохой задевает меня больше всего на свете. Мне уж так хочется расстаться со всеми этими олухами! Что мне делать здесь, на этой планете? Со мной не хотят иметь дела? Какое удачное совпадение: я с ними тоже не хочу иметь ничего общего! Я с удовольствием попросил бы уволить меня с должности их современника. Среди них нет ни одного, кто мог бы сказать мне хоть что-нибудь интересное. Они меня ненавидят ? Это утомляет меня больше всего, я хотел бы отдохнуть. Быть бы мне садовником, окруженным плодами. Или умереть.

Боже мой, я ведь все-таки несколько раз в жизни был счастлив - правда, всегда ненадолго. Так почему у меня нет больше права на одно-единственное безоблачное утро? грустно, грустно, что надеяться больше не на что. О нет, грусть моя - не от хвори. Я-то прекрасно знаю, что для меня нестерпима социальная неприкаянность. Я весь наполнен гулом, как раковина. Не умею быть счастливым в одиночку Как бодро, весело было, когда я работал в Аэропосталь! -какое это было великое дело! Не могу я больше в это убожестве. Не могу.