Антуан Сент-Экзюпери - Письма, телеграммы, записи

(2) Рейхич - то есть Рейналь и Хичкок, владельцы издательства, выпускавшего книги Сент-Экзюпери в США.

(3) Ламотт Бернар - американский художник, иллюстрировавший издания "Планеты людей" и "Военного летчика" на английском языке.

Сергей Зенкин

Письмо Х. [февраль 1942 г.]

Перевод: С французского Е.В. Баевской

Ангельское мое Перышко,

Мне так надо тебя увидеть. Я устал. Взвалил себе на плечи очень уж тяжкую ношу; избавиться от нее без угрызений совести я не могу, а нести ее трудно до изнеможения: странная штука совесть! (...)

Книжка моя вот-вот выйдет(1). Как всегда, клевета и зависть уже наготове. Ты легко можешь себе вообразить, как взволновалась вся эта шушера нью-йоркские поддельные французы(2). Я по тысячам признаков замечаю, как начинает бурлить это болото... Ах, Ангельское Перышко, до чего мне тоскливо, противно, и до чего я устал!

Так-то, мой медвежонок. Я не обольщаюсь насчет своей книжки, ты не думай. Я писал ее в состоянии внутренней несобранности. Мне не удалось сказать то, что я хотел. Умоляю тебя, дай телеграмму, как только получишь ее и прочтешь. Я тебе тут же позвоню. Но ты сразу сообщи мне хоть что-нибудь в телеграмме! Если тебе покажется, что это ужасно, - так и скажи:

я ведь, кажется, не тщеславен.

Крепко целую тебя, Ангельское Перышко.

Антуан

ПРИМЕЧАНИЯ И КОММЕНТАРИИ (1) Книжка моя вот-вот выйдет. - "Военный летчик" вышел впервые в английском переводе 20 февраля 1942 г. под названием "Flight to Arras" ("Полет к Аррасу").

(2) ...нью-йоркские поддельные французы. - Имеются в виду французские эмигранты-голлисты, которые действительно резко отрицательно встретили книгу, увидев в ней "пораженчество" и утверждение "общей вины" французов в военной катастрофе 1940 г.

Сергей Зенкин

Письмо неизвестному корреспонденту. [Нью-Йорк, 8 декабря 1942 г.]

Перевод: С французского Е.В. Баевской

Я знаю, почему я ненавижу нацизм. Прежде всего потому, что он разрушает надежность человеческих отношений. ... Я прожил годы в пустыне, среди лишений, но там я был счастлив:

у меня были верные товарищи. (...)

В наши дни мир необъяснимым образом отказывается от того, что составляет его величие... Нацисты объявили евреев символом низости, продажности, предательства, наживания на чужом труде и своекорыстия; их возмущали попытки заступиться за евреев. Они обвиняли заступников в том, что они, мол, желают сохранить в мире продажность, предательство и своекорыстие. Это возвращает нас в эпоху дикарских тотемов.

А я отвергаю эти стадные чувства, отвергаю эту мнимую простоту в духе Корана, отвергаю поиски козлов отпущения. Я отвергаю высшие цели святейшей инквизиции. Я отвергаю пустые словеса, из-за которых бесполезно проливаются реки людской крови (...).

Я недорого ценю физическую смелость; жизнь научила меня, что такое истинное мужество: это способность противостоять осуждению среды. Я знаю, что, когда я фотографировал с воздуха Майнц или Эссен(1), от меня требовалось иное мужество, чем то, которое заставило меня вынести два года оскорблений и клеветы(2), но не свернуть с пути, подсказанного совестью. (...)

ПРИМЕЧАНИЯ И КОММЕНТАРИИ (1) ...когда я фотографировал с воздуха Майнц или Эссен... - Имеются в виду разведывательные полеты Сент-Экзюпери над Германией весной 1940 г.

(2) ...два года оскорблений и клеветы... - Имеются в виду 1941-1942 гг., прожитые писателем в США, где он подвергался нападкам со стороны французских эмигрантов-голлистов.

Сергей Зенкин

Письмо жене, Консуэло. [середина апреля 1943 г.]

Перевод: С французского Е.В. Баевской

Консуэло, пойми, мне сорок два. Я пережил кучу аварий. Теперь я не в состоянии даже прыгать с парашютом. Два дня из трех у меня болит печень, через день - морская болезнь. После гватемальского перелома у меня днем и ночью шумит в ухе.

Чудовищные затруднения с деньгами. Бессонные ночи, истраченные на работу, и беспощадная тревога, из-за которой мне легче, кажется, гору сдвинуть, чем справиться с этой работой. Я так устал, так устал!

И все-таки я еду(1), хотя у меня столько причин остаться, хотя у меня наберется добрый десяток статей для увольнения с военной службы, тем более что я уже побывал на войне, да еще в каких переделках. Я еду (...) Это мой долг. Еду на войну. Для меня невыносимо оставаться в стороне, когда другие голодают;

я знаю только один -способ быть в ладу с собственной совестью:

этот способ - не уклоняться от страдания. Искать страданий самому, и чем больше, тем лучше. В этом мне отказа не будет: я ведь физически страдаю от двухкилограммовой ноши, и когда встаю с кровати, и когда поднимаю с пола платок. (...) Я иду на войну не для того, чтобы погибнуть. Я иду за страданием, чтобы через страдание обрести связь с ближними (...) Я не хочу быть убитым, но с готовностью приму именно такой конец.