Александр Лебедев - Инсталляция

— Похоже, это наша последняя остановка, — сказал Руслан, зашнуровывая вход палатки.

— Я дальше не пойду, лучше меня застрелите.

— Последний бой, Свет, он трудный самый.

— Я никогда не думала, что мне будет так плохо.

— Скажи спасибо, что нас не заставили прятать оружие.

— А они его прячут?

— Разумеется, зачем же его сюда тащили?

— Послушай, Руслан, а что будет с теми, кто это оружие прячет?

— Не знаю.

— Ты не думаешь, что их того?

— Начиталась ты страшных книжек.

— Ты мне говорил, что никто тебя не выпустит с деньгами. Хочешь сказать, что теперь, когда мы знаем, где спрятано оружие, нас отпустят?

— Это же хорошо, Свет, раз от нас ничего не скрывают, значит доверяют.

— Знаешь, мне твой довод не кажется убедительным.

— Не говори ерунды, Свет. Никто из-за этого тебя убивать не станет.

— Судя по тому, что я увидела, повода здесь не ищут.

— Поверь мне, все будет хорошо.

— Может, теперь поделишься своими планами?

— Не всеми.

— Спасибо, полуправда мне не нужна.

— Я расскажу тебе только правду.

Руслан поворочался на разостланном спальном мешке и стал говорить шепотом:

— Мы отдадим документы и вернемся домой.

— Не поняла. Ты же собирался получить деньги.

— Я и сейчас собираюсь их получить. Надеюсь, это не займет много времени. Однако за последнее время я много понял, и, если для этого нужно будет рисковать, я на все плюну.

— Как же ты собираешься вернуться?

— Через Веденский перевал. Мы уже рядом. Нужно идти все время на юг, если он не закрыт, это будет очень просто, через пару дней мы окажемся в Грузии.

— Что значит закрыт?

— Если там лежит снег, придется искать другой выход.

— А потом?

— Когда потом?

— После того, как мы попадем в Грузию?

— Поедем домой.

— До-мо-й, — устало протянула Светлана, — а где он дом-то?

— Ты о чем, Свет?

— Так, мысли вслух. Я подумала, что у меня и дома-то нет.

— Будет, — уверенно сказал Руслан.

— Ты думаешь?

— Уверен. Все будет о’кей.

— Руслан, а для чего мы живем?

— Ну вот. Это уже белая горячка.

— При чем тут белая горячка? Нормальный вопрос.

— Я никогда не задумывался. Наверное, каждый по-своему.

— Вот ты для чего живешь?

— Привычка. Давно живу, привык.

— А если точнее.

— Знаешь, Свет, я тебе расскажу, но боюсь, ты не поймешь.

— А ты постарайся.

— Когда я служил в армии, мне казалось, что это маленькая жизнь. Такая микрожизнь длиной в два года. Каждый выбирает сам, как ее прожить и каким быть. Кто-то хочет получить звание, кто-то мечтает в отпуск съездить, кто-то ждет окончания срока, кто-то вообще ничего не хочет. Я ведь на границе служил, коллектив маленький, друг друга настолько знали, что от одних и тех же рож тошнило. Как в подводной лодке. Понимаешь, два года одни и те же сорок человек. Знаешь уже о других больше, чем о себе самом. Какие уж тут недомолвки, все на виду, и постепенно начинаешь понимать, каким человек был и каким будет.

— И каким же был ты?

— Средним. В меру трудился, в меру ленился, сачковал, когда можно, старался, когда это было необходимо. Но я тебе не про себя хотел рассказать. Служили у нас на стрельбище два парня. Мы их «шурупами» называли. Это в погранвойсках такое обидное прозвище. На службу они ходили редко и к заставе относились постольку поскольку. Я первое время их считал людьми второго сорта. Что это такое: на границе служить и не мечтать поймать нарушителя? А потом понял, наверное, даже после армии, что они и не служили вовсе.

— Что же они делали?

— Жили. Жили рядом с нами, как свободные люди. Это мы считали дни до дембеля, буквы из жести вырезали, бляхи гнули да шапки на затылке носили, а они как будто этого не замечали. Я слайды впервые в жизни у них увидел. Шурупы эти, что только не вытворяли. Однажды стащили у замполита набор масляных красок и свою мастерскую завешали эмприссионисткими картинами. То они английский язык изучали, то придумали новый вид борьбы. Мы ленимся на зарядку вставать, а они вместо положенных трех, шесть километров бегали.

— Хочешь сказать, что они жили в свое удовольствие?

— Нет, как бы тебе объяснить. Я за два года единственное, что делал сам, так это зубы чистил, потому что все остальное: есть, спать, мыться, нас заставляли делать по распорядку. Из них же инициатива перла. Помню, они на стрельбище сделали табло, что-то наподобие тех, что на стадионе. Только для того, чтобы оценки за стрельбу показывать, а ведь их никто не заставлял. Или сделали манекен и поставили его на наблюдательной вышке. Я бы опилками мешок набил и был доволен. А они одели его в форму времен второй мировой, нацепили ему все знаки, сделали дембельские примочки, типа погон, шевронов. Голову настолько похоже вылепили, что мимо проходящие наряды две недели пароль спрашивали. На службу они с наручниками ходили, которые сами изготовили у себя в мастерской. У наряда должны быть концы веревок, чтобы нарушителя вязать, шурупы же со своими персональными наручниками шли.