Ирвин Шоу - Матрос с 'Бремена' (сборник рассказов)

-- Хорошенькое дельце! Какой милый мальчик, все в один голос твердят.

-- Ей в результате наложили четыре шва. Орала целых пять часов. Диана! Говорит, я мог погубить безвозвратно всю ее красоту.

-- Ну, в любом случае, красоты у нее от этого не прибавится, если ты будешь лупить ее мостовой лампой,-- резонно заметил сторож.

-- Она собирается в артистки. Театральные.

-- Очень хорошая профессия для девочки.

-- Ах, бросьте! -- Эдди фыркнул.-- Ну что в ней, скажите на милость, хорошего? Ей дают уроки учителя танцев, французского, английского, музыки, ее обучают конной выездке, а папа все время осыпает нежными поцелуями и называет своей маленькой Сарой Бернар. От нее несет дерьмом.

-- Разве можно так отзываться о родной сестре? -- сурово упрекнул его сторож.-- У меня даже уши вянут от таких слов, тем более, если их произносит такой мальчик, как ты.

-- Да заткнитесь вы! -- с горечью выпалил Эдди.-- Тоже мне маленькая Бернар выискалась! Папа у меня тоже актер. Вся эта чертова семейка -сплошные артисты. Ну, разумеется, кроме меня,-- заключил он с мрачным удовлетворением.

-- Ты ведь играешь на деньги,-- заметил сторож,-- чего тебе беспокоиться?

-- Маленькая Бернар. Отец возит ее повсюду с собой: Детройт, Даллас, Сент-Луис, Голливуд.

-- Даже в Голливуд?

-- Ну а меня отослал сюда, в военную академию.

-- Военная академия -- самое подходящее место для юных, пытливых умов.-- Сторож чувствовал гордость за свое учреждение.

-- А-а-а... тоже мне, маленькая Бернар. Мне так и хочется наступить ногой на ее смазливую мордашку.

-- Боже, что за разговоры!

-- Трижды в неделю ходит в театр, посмотреть, как играет папа. Мой папа играет лучше всех со времен сэра Генри Ирвинга1.

-- И кто же тебе сказал об этом? -- поинтересовался сторож.

-- Как "кто"? Мой папа. Он настоящий Полак, мой папа,-- умеет переживать на сцене, по-настоящему. Все говорят. Вам обязательно нужно посмотреть, как он играет.

-- Нет, я хожу только в кино.

-- Он играет в шекспировском "Венецианском купце". У него там такая длинная седая борода -- в ней его ни за что не узнать. Как только начинает читать свои монологи,-- публика и плачет и смеется. А голос такой громкий, что за пять кварталов слышно, бьюсь об заклад.

-- Ну, вот такая игра по мне! -- одобрил сторож.

Эдди выбросил вперед руку в трагическом, умоляющем жесте и закричал вдруг громовым голосом:

-- "Разве нет у еврея глаз? Разве нет у еврея рук, других органов тела, таких же размеров? Разве у него нет чувств, разве ему чужда любовь, страсти?" -- Величественно сел на перевернутый вверх дном ящик.-- Как прекрасно все это играет мой папа -- никто во всем мире так не умеет,-- тихо заключил мальчик.

-- Если бы ты не огрел свою сестренку по башке мостовой лампой,-нравоучительно произнес сторож,-- то сегодня, в эту рождественскую ночь, наслаждался бы игрой отца.

-- Но он колошматил меня минут пятнадцать без передышки, мой папочка. А он весит двести пятьдесят фунтов и сложен как Лу Герин,-- он как ломовая лошадь, и так разошелся, просто ужас. Но я не плакал и не признался ему, почему дал ей мостовой лампой. Я не пролил ни слезинки! Доказал ему, кто я такой! И заодно его любимой маленькой Бернар.-- Эдди с решительным видом вскочил с ящика.-- Ну и черт с ними со всеми, я с таким же успехом могу провести Рождество здесь, в военной академии,-- чем здесь хуже, чем где-то в другом месте? -- И уставился в окно на мрачную декабрьскую слякоть.

-- Послушай, Эдди,-- торопливо заговорил сторож, опережая Эдди, подходящего к двери,-- хочу задать тебе один вопрос.

-- В чем дело? -- холодно спросил Эдди, чувствуя, что последует за этим.

-- Сегодня сочельник.-- Сторож откашлялся.

-- Да, знаю, сегодня сочельник.

-- Я старый человек, Эдди.-- Сторож с сожалением погладил седые усы.-У меня нет ни родных, ни близких.

-- Ну и что?

-- Обычно на Рождество, Эдди, я покупаю себе пинту какого-нибудь напитка, например яблочного бренди, сажусь где-нибудь в дальнем уголке и согреваю им свое старое сердце, стараясь позабыть, что я всеми покинут в этом мире. Ты меня поймешь, когда вырастешь.

-- Ну и что? -- повторил Эдди.

-- Но в этом году,-- продолжал сторож, неловко переступая с ноги на ногу,-- так случилось, что ты выиграл у меня все деньги. Так вот, я хотел тебя спросить: может...

-- Нет! -- отрезал Эдди, направляясь к выходу.

-- В сочельник, Эдди, для одинокого старика...

-- Вы проиграли,-- с нажимом произнес Эдди.-- Я выиграл. И все дела!

Сторож поудобнее устроился на своем покрытом ковриком кресле-качалке, поближе к печке. Со скорбным видом медленно раскачивался взад и вперед, горестно мотая головой и наблюдая, как Эдди медленно поднимается по ступенькам подвала наверх, на улицу, где его ожидал серый, хмурый день.