Так оно и случилось. Дело стало разворачиваться с удивительной быстротой. Не успел он вздохнуть и выдохнуть, как уже навстречу спешил математик в сопровождении участкового милиционера. Тот держал в руке злополучное зеркало. «Пусть твой сын-фотограф явится в районную милицию, — сказал участковый. — Это его рук дело».
Каждое слово милиционера падало на его поникшую голову, как унизительный щелчок в макушку. Асанали проводил взглядом удалявшихся математика и участкового. Во что превратился мир, о аллах, думал учитель. Пошла коза просить рога, а у нее отрезали и уши. Подумать только — старший сын обвиняется в ограблении машины. Парень, который помрет, пожалуй, с голоду, если не поставить еду ему под самый нос. Хорошо еще, что смог научиться в армии говорить по-русски. До сих пор робеет перед девушками, не смеет поднять на них глаза. Асанали всегда был строг с детьми, держал их в руках — каким же образом мог сынок решиться на воровство? Скорее всего, соображал Асанали, дурака обвели вокруг пальца или втянули в дело помимо его воли.
Угнетенный такими мыслями, учитель подошел к своему дому. Накричал на жену, ни в чем не повинную, вечно озабоченную думою о хлебе насущном. Сам не понимал, в чем обвиняет ее, бедную. Пнул пустое ведро, попавшееся на пути. Отшвырнул ногою кота, перебегавшего через двор. Напугал остолбеневших от удивления дочерей… С шумом-гамом, меча молнии, вошел в свою комнату и, не раздеваясь, рухнул на железную койку.
На улице стонал ветер, кружились вихри, осыпая песком стены дома; в комнате стояла тусклая полумгла. Асанали уснул, словно провалился в беспамятство.
И снова — в который раз — приснился красный «Запорожец».
Когда он проснулся, солнце уже село, настали поздние сумерки. Асанали взглянул на жену, сидящую под лампой с шитьем, и закряхтел от смущения. Покашливая, поднялся с кровати, молча прошел на кухню и долго пил остывший бурый чай.
— Где Меирбан? — спросил он.
— Поехал в район, в милицию, — был ответ.
— Зачем это в милицию?
— Не знаешь, что ли, своего сына? Такой же упрямый, как ты. Увидел повестку в милицию, заявил: знаю, кто подсунул зеркало старшему брату. Это, мол, сынок Зимогора Зыттыбая; слышал я, говорит, как он уговаривал брата: пусть полежит в вашем дворе, у вас, мол, обыскивать не будут. Вот с этим и поехал сынок в милицию, чтобы, значит, разоблачить перед всеми этого ворюгу, Зыттыбаева сына.
— Пришла беда — отворяй ворота, — только и вздохнул Асанали, — Еще этого не хватало…
Меирбану давно пора ехать на учебу в столицу. А денег нет как нет… Характеристики тоже нет. Девушка-комсорг, которая должна была ее выдать, внезапно сбежала с джигитом — вероятно, был у них тайный сговор… А тут еще это зеркало, милиция, осатаневший от злобы математик… «Нужно было мне брякнуть ему про зеркало, — досадовал Асанали. — Теперь может это повредить моим детям, неспособным даже у овцы отнять еду».
Ветер Львиная Грива разбушевался так, что нельзя было и глаз открыть в пыльной буре. Два дня Асанали просидел дома, упрямо выжидая чего-то. На третий день ветер стих, пыль на улицах улеглась. Старшего сына все это время не было — он в злополучный день как уехал снимать чабанов, так и проторчал там. Едва он, пыльный и усталый, переступил порог дома, отец загнал его в угол и учинил строгий допрос. И сразу же получил признания насчет Зимогорова сына. Тот попросил оставить зеркало до окончания уборки кукурузы. Асанали надавал по шее своему старшенькому и тотчас отправил его в райцентр, чтобы он нашел Меирбана.
Прождал еще день — а от мальчиков никаких известий. Словно пропавшие странники с острова Барса-Кельмес… Что у них случилось? Не выдержал Асанали, сам поехал на автобусе в райцентр.
В полдень был уже там, шел по улице, не глядя по сторонам. И вдруг новенький светлый «Москвич» поравнялся с ним и резко затормозил. Из машины вылез городской франт в сером костюме, в темных очках и щегольской вельветовой шляпе, с галстуком, узел которого был с кулак, толщиною. Разлетелся, улыбаясь, к Асанали — и он только тут узнал своего коллегу-математика. Тот благодушно тряс руку Асанали, хлопал его по спине, словно ничего между ними не было. Сообщил: «Я забрал свое заявление из милиции. Ведь нашлось, чего же еще мне надо? А твой Меирбан упрямец, оказывается. Принялся в милиции права качать… Смотри, как бы в яму не скувыркнулся, споря с властями…»
Асанали заметил, что в машине сидит сын математика, ровесник Меирбана. «Да, да, — сказал в ту же секунду математик, — везу его в столицу устраивать на учебу. «Проходные» в кармане, буду целый месяц жить в Алма-Ате. Не вернусь, пока не затолкаю его в какой-нибудь институт».
Читать дальше