Чарльз Сноу: Наставники

- Я просто не могу опомниться, Элиот. Не могу представить себе, что же нас теперь ждет. - В этих его словах явственно прозвучала тяжкая тревога. Он сел. Его лицо, обагренное отсветами огня, казалось застывшим и печальным.

Я разлил виски по бокалам. Джего поднял свои бокал и несколько секунд глядел сквозь полупрозрачную жидкость на языки пламени в камине.

- Просто не могу опомниться, - повторил он. - Не могу представить себе, что же нас теперь ждет. - И, неожиданно повернувшись ко мне, спросил: - А вы, Элиот?

- От этого так скоро не опомнишься, - ответил я, покачав головой.

- Но вы хотя бы отчасти представляете себе возможные последствия? спросил Джего. Он пристально посмотрел на меня. Его взгляд был вопрошающим, почти просительным.

- Пока нет.

Он немного подождал. Потом проговорил:

- Мне пришлось сообщить эту новость кое-кому из наших коллег - за обедом, в трапезной. Там и возник разговор о последствиях, которые необходимо обдумать, пока еще есть время, - мае-то поначалу ничего подобного даже в голову не пришли.

Он снова немного переждал и торопливо добавил:

- Через несколько недель... через несколько месяцев, в крайнем случае, нам придется выбирать нового руководителя.

- Видимо, так.

- Когда придет время выборов, думать будет поздно, - сказал Джего. Нам надо решить заранее, кого мы хотим выбрать ректором.

Я предчувствовал - уловив его тревогу, - что он об этом заговорит, но не был готов к такому разговору. Джего хотел услышать от меня, что новым ректором должен стать именно он, что я в этом решительно уверен и буду голосовать за него. Ему хотелось, чтобы я заговорил о выборах сам; чтобы ему даже не пришлось о них упоминать. Для него было бы мукой не получить от меня твердой поддержки в ответ даже на самый осторожный намек. И однако он уже не мог остановиться, его несло. А мне было мучительно неловко видеть, как унижается этот гордый от природы человек.

И все же нынешним вечером я ничего не мог ему пообещать. Несколько лет назад я сказал бы "да" не раздумывая. Он мне нравился как человек, я уважал его и считал самым достойным кандидатом в ректоры. Однако мне давно уже приходилось обуздывать свою непосредственность: слишком чувствительно била меня жизнь, и я поневоле научился сдерживаться.

- В общем-то, у нас еще довольно много времени, - сказал я.

- К сожалению, при такой болезни все может кончиться даже быстрей, чем предсказывают врачи, - возразил Джего. - Вы подумайте, как дьявольски трудно выбрать себе руководителя - причем из своей же среды и без всякой подготовки - людям, которые крайне разобщены.

- А вы уверены, - осторожно спросил я, - что мы так уж разобщены?

- Еще бы! - Джего мимолетно улыбнулся. - Нас четырнадцать человек, и о чем бы мы ни заговорили, у нас неминуемо возникают разногласия; а тут нам придется выбирать руководителя.

- Пожалуй, вы правы, - согласился я. И добавил: - Если нам придется выбирать руководителя, нас останется только тринадцать.

Джего печально склонил голову. А потом резко, отрывисто проговорил:

- Элиот, я хочу сообщить вам кое-что еще. Мне предложили принять очень важное для меня решение. Я должен решить, согласен ли я, чтобы на этот пост выдвинули мою кандидатуру.

- У меня никогда не было сомнений, - ответил я, - что, если место ректора освободится, вам обязательно предложат баллотироваться на этот пост.

- Вы верный друг, Элиот, - воскликнул Джего, - но, знаете, до сегодняшнего вечера мне и в голову не приходила мысль об этой должности.

Порой он совершенно беззащитен перед жизнью, подумал я; порой он таился от самого себя.

Немного погодя Джего посмотрел прямо на меня и сказал:

- Вас, наверно, еще рано спрашивать, на ком вы остановили свой выбор?

Я медленно поднял голову и глянул ему в глаза.

- Вы правы, Джего. Но я сразу извещу вас, как только на что-нибудь решусь.

- Я понимаю, Элиот. - Вымученная улыбка Джего была все же теплой и дружелюбной. - Я понимаю. И уверен, что вы откровенно скажете мне о своем решении, каким бы оно ни было.

Потом мы еще долго беседовали - легко и по-дружески; когда я провожал Джего, часы на Резиденции ректора начали бить полночь. Пока Джего спускался по лестнице, я подошел к окну и раздвинул шторы. Небо прояснилось, луна серебрила недавно выпавший снег. Четко прорисовывались очертания противоположного дома, ярко сверкала заснеженная островерхая крыша. Черные стекла многократно отражали лунный диск, и только в парадной спальне Резиденции горел электрический свет. Окна спальни мягко и уютно поблескивали в безмолвной ночной темноте.