Чарльз Сноу - Наставники

В сорок три года он все еще оставался холостяком, и я не мог понять почему: решительно ничего убогого в его облике не было. Но страдал-то он вовсе не от одиночества. Когда-то его считали многообещающим молодым ученым. Он мечтал о творческих свершениях, однако не сумел воплотить свои мечты в жизнь. Вот что не давало ему покоя. В его ранних работах чувствовался недюжинный талант. Он был одним из первых химиков-теоретиков и к двадцати трем годам уже написал две прекрасные статьи о структуре молекул, в которых предвосхитил закон Гейтлера - Лондона и теорию молекулярных орбиталей; мне рассказывали, что он опередил свое время чуть ли не на десять лет. Его избрали в Совет колледжа; будущее представлялось ему лучезарным. Но искра его таланта неожиданно угасла. Прошли годы. Порой в его голове еще рождались оригинальные идеи, но он уже не мог реализовать их: творческих сил не было.

Такая горькая судьба ожесточила бы, вероятно, даже самого благородного и великодушного человека. Найтингейла терзала едкая зависть. Чтобы удовлетворить свое самолюбие, он тянулся - иногда без всяких разумных оснований - к административным должностям. Почти патологическим казалось его стремление получить место наставника раньше Брауна - тот был, во-первых, старше, а во-вторых, как нельзя лучше подходил для этой работы; и однако, вот уже больше десяти лет Найтингейла сжигала зависть. Всякий раз, когда его не избирали на какую-нибудь должность, он видел в этом тайный заговор.

Его уже не считали серьезным исследователем. Путь в Королевское общество ему был закрыт. И тем не менее каждый год, в марте, он мучительно волновался, дожидаясь результатов голосования, причем его горестная подозрительность только обострялась, если он вспоминал, кем он мог бы стать.

6. ОТТЕПЕЛЬ

В тот вечер началась оттепель, и поутру на стенах моей спальни виднелись неровные, словно след улитки, сырые потеки. Лежа в постели, я слышал, как по внешнему подоконнику барабанят капли.

- Мокрядь на дворе, сэр, - проговорил вошедший Бидвелл. - Господин Калверт шлет вам привет, и он сказал, что он, дескать, послал бы вам свои калоши, если б вы согласились их надеть.

С тех пор как Рой возвратился из Берлина, мы почти не виделись с глазу на глаз; в это утро он забежал ко мне на несколько минут сразу после завтрака, отправляясь в город с визитами. "Пусть все знают, что я еще жив, - улыбаясь, сказал он. - А то как бы Джего не обратился к ним с письмом". Над этой дружеской формальностью - привычкой Джего "обращаться с письмом" к университетским коллегам, когда в колледже кто-нибудь умирал, - Рой неутомимо потешался. Он ушел в утреннюю слякоть наносить визиты. У него было множество самых разных знакомых в Кембридже, и посещал он в первую очередь - отчасти по доброте, отчасти из озорства - обездоленных и несчастных, престарелых или обойденных по службе, даже если все считали их вздорными тупицами, а вот влиятельным и авторитетным ученым, которые, как я иногда с раздражением думал, могли бы при случае помочь ему, приходилось подолгу дожидаться, пока он соблаговолит зайти к ним.

Перед уходом он позвонил в Резиденцию, где все его любили, и договорился, что нас будут ждать там к чаю. Сам он собирался зайти туда пораньше, чтобы поговорить с Ройсом. Поэтому около пяти я отправился к ректору один, и слуга провел меня в пустую гостиную. День был пасмурный, во дворике за окном белел снег, изрытый у стен домов оспинами капели; багровое, пламя камина отражалось в сером оконном стекле. Через несколько минут в гостиную спустился Рой.

Ему было очень тяжело: все оказалось гораздо хуже, чем он предполагал. Ректор с воодушевлением говорил про "книжицу о ересях", которую они вскоре напишут. Рой уже давно уклонялся от этой работы, но теперь, как он сказал, ему придется ее сделать - в память о Верноне Ройсе.

Вскоре пришла леди Мюриэл; она поздоровалась снами так, будто ничего страшного не случилось - по-всегдашнему приветливо и немного свысока, - но Рой, поцеловав ей руку, необычайно искренне сказал:

- Вы ведь знаете - я был у него. Ужасно трудно кривить душой, правда? Какое несчастье, что вам пришлось на это решиться, леди Мью! Но я уверен никто на вашем месте сразу не сообразил бы, как тут надо поступить.

Эти слова застигли леди Мюриэл врасплох - и принесли ей огромной облегчение: ее глаза наполнились слезами. Никому из нас не пришло бы в голову разговаривать с ней тоном утешителя. Хотелось бы мне быть таким же прямодушным человеком, как Рой!