Чарльз Сноу - Возвращения домой

Он явился к нам в смокинге, когда-то элегантном, а теперь вышедшем из моды, в то время как мы с Шейлой даже не переоделись к обеду. И именно Робинсон принялся нас утешать.

- Всегда так делайте, - сказал он, когда мы вошли в столовую.

Я спросил, как именно.

- Всегда ставьте людей в невыгодное положение. Когда просят не одеваться, не обращайте внимания. Это дает моральное преимущество. Видите, - шепнул он Шейле, сидя по правую руку от нее, - сегодня моральное преимущество у меня.

В столовой он похвалил Шейлу за то, что мы могли разговаривать без помехи, так как еда подавалась в окошечко.

- Поэтому мне незачем притворяться, не так ли? - сказал он и, принявшись за еду, стал рассказывать истории о других обедах из своего легендарного прошлого, когда он пытался добыть деньги для издания книг, книг, напомнил он нам, о которых мы все потом слышали. - Вам, наверное, говорили, что в те дни у меня водились деньги? - Весело и ехидно хмыкнув, он поднял глаза на Шейлу. - Не верьте. Люди все истолковывают превратно. Опять начались рассказы о многочисленных интригах, о получении обещаний от А по совету Б и В, от Б по совету А и В... - Самое важное то, что приходится играть не по правилам, - объяснил он Шейле. И опять бесконечные рассказы о преодолении трудностей с таким умением и изобретательностью, что мои коллеги, с которыми я беседовал днем, казались дельцами второго сорта.

Слушая его, я все время следил за Шейлой, - так было все годы нашего брака. Она повернулась к нему, и на фоне стены отчетливо вырисовывались резкие очертания ее носа и губ, с лица исчезли напряженность и бросавшаяся в глаза неподвижность, на нем не было и следа тика. Она, пожалуй, не проявляла знакомой мне спокойной непринужденности, которая была ей свойственна в обществе ее подопечных, но ведь среди них еще ни разу не было такого жизнерадостного человека. Мне то и дело приходилось напоминать самому себе, что Робинсон, по его собственному признанию, очень нуждается, так как живет вместе с больной женой всего на сто пятьдесят фунтов в год. У Шейлы был такой вид, словно она всему верит, а это с ней бывало редко.

На одно мгновение, просто по укоренившейся привычке, у меня мелькнула мысль: неужели он ей нравится? Возможно, такие холодные натуры, как она, меньше других заботятся о том, насколько неуклюжим или смешным выглядит объект их внимания в глазах остальных людей. Оказывая добрую услугу этому шестидесятилетнему человеку, которого другие считали эксцентричным, Шейла, быть может, познала благословенное чувство полового влечения. Во всяком случае, она раскраснелась, и добрый час я был свободен от постоянной своей ответственности: ей удалось забыться.

Робинсон, столь же естественный за едой, как и в своей политике, попросил еще мяса и продолжал разглагольствовать о недавних попытках добыть деньги. Некий преуспевающий писатель, знавший его в лучшие дни, дал ему рекомендательное письмо к одной страховой компании. Тут Робинсон на минуту отвлекся от темы, и его слоновьи глазки заблестели; он принялся рассказывать нам скандальный анекдот об этом преуспевающем писателе, молодом актере и какой-то стареющей женщине и при этом неотрывно рассматривал Шейлу, пытаясь проникнуть в наши с ней отношения.

Рассказав анекдот, но не получив отклика, он вернулся к истории о страховой компании. Его пригласили в Сити, угостили кофе со скверным печеньем, а потом сказали, что они вложили миллионы в промышленные концерны.

- Подумайте только, - они толкуют о миллионах мне! - воскликнул он.

- Они не хотели вас обидеть, - заметил я.

- Нужно быть более чутким, - сказал Робинсон. - Говорили о миллионах, когда мне нужно было всего девятьсот фунтов.

Я был почти уверен, что он назвал не тысячу фунтов для чисто психологического эффекта, - так обычно поступали в магазинах, где моя мать покупала нам вещи: не говорили "пять шиллингов", а всегда "четыре шиллинга, одиннадцать пенсов и три фартинга".

- Более того, - продолжал Робинсон, - они вовсе не собирались дать мне даже эту сумму. Все говорили и говорили про свои миллионы, а когда я перешел к делу, сразу сникли.

- Но хоть что-нибудь они вам предложили? - спросила Шейла.

- Из игры всегда нужно выходить с достоинством, - наставительно изрек Робинсон, и мне пришло в голову, что за эти два часа он высказал больше истин о том, как следует делать дела, чем я слышал от Поля Лафкина за целых четыре года.

- Я сказал: "Людей надо щадить; никогда не рассказывайте о миллионах тем, кто нуждается в деньгах". И ушел, оставив их наедине с собственной совестью. - Он вздохнул. - Да, девятьсот фунтов.