Чарльз Сноу - Возвращения домой

Вежливо, терпеливо, рассудительно Роуз и другие задавали ему вопросы, не стараясь ни подбодрить его, ни обескуражить, не проявляя ни чрезмерного интереса, ни равнодушия. Все трое умели разбираться в людях, по крайней мере с точки зрения того, можно ли с ними работать. Отбирая чиновников, они были в своей стихии, и в, таких делах не только Роуз, но и Осбалдистон, самый молодой из них троих, набил руку.

Третьим был Джон Джонс, теперь уже сэр Джонс, которому остался всего год до пенсии; все еще красивый и румяный, он сидел с таким видом, будто горел нетерпением высказать крамольное, чистосердечное мнение, но сорокалетняя привычка угождать начальству парализовала это стремление и заставляла его зорко следить за реакцией Роуза. Роузу он нравился; человек весьма скромных способностей, Джонс больше всего любил поддакивать; нужно было иметь очень богатое воображение, чтобы представить его в роли недовольного; но когда доходило до серьезных дел, Роуз ничуть не считался с его мнением, предпочитая ему мнение Осбалдистона, хотя этот последний был на двадцать пять лет моложе.

Осбалдистон появился у нас в министерстве совсем недавно, но зарекомендовал себя куда более ценным работником. В отличие от Роуза и Джонса, он не был выходцем из обеспеченной интеллигентной семьи, хоть и продвинулся по общественной лестнице довольно далеко, дальше, чем я или мои друзья: он родился в Ист-энде, учился на стипендию, окончил Оксфордский университет и сдал экзамен для поступления на государственную службу. В Казначействе он настолько пришелся ко двору, что это производило впечатление, хоть и ошибочное, ловкого актерского трюка; он называл сослуживцев по имени, не употреблял жаргона и носил, словно книжку в кармане, маску безразличия на лице. И все это выходило у него совершенно естественно и ненавязчиво. Высокий, худой, моложавый, он производил впечатление человека, лишенного честолюбия, немного дилетанта. В действительности же он был не менее честолюбив, чем босс демократической партии в Нью-Йорке, и не более дилетант, чем Поль Лафкин. Работа давалась ему без напряжения, ибо природа одарила его недюжинным умом, но он поставил себе целью добиться Положения Роуза, а то и превзойти его. Я был уверен, что тут он переоценивал свои возможности; ничто не могло помешать ему сделать карьеру, я готов был держать пари, что он завоюет место под солнцем, готов бил спорить, что он достигнет положения Джонса - но выше, видимо, не пойдет. Возможно, в следующее десятилетие, когда придется конкурировать с самыми способными, ему будет недоставать веса и наглости, чтобы взобраться на верхние ступени.

Первая беседа завершилась любезностями Роуза в адрес кандидата. Как только дверь затворилась, Роуз обвел присутствующих взглядом, лицо его было непроницаемым. Осбалдистон тотчас же отрицательно качнул головой; я сделал то же самое, а за мной и Джонс.

- Боюсь, что придется сказать "нет", - подытожил Роуз и без дальнейших разговоров принялся заполнять соответствующий листок.

- Он славный малый, - заметил Осбалдистон.

- Обаятельный, - отозвался Джонс.

- В пределах своих возможностей он был весьма полезен, - сказал Роуз, продолжая писать.

- Он получает военную пенсию, что-то около семисот фунтов, - заметил Осбалдистон. - Ему сорок шесть лет, у него трое детей, и только чудом он сможет теперь подыскать работу. Я не понимаю, Гектор, кто на таких условиях вообще согласится пойти в армию.

- Это вопрос не первостепенной важности, - ответил Роуз, все еще не отрываясь от листка, - но в будущем над ним следует поразмыслить.

И ведь они действительно станут об этом размышлять - вот что забавно, подумал я.

- Ну, - сказал Роуз, ставя свою подпись, - теперь поговорим с Пассантом.

Когда Джордж вошел, у него на лице была робкая, почти заискивающая улыбка; казалось, он боится, что у самой двери ему сразу же подставят ножку. Сев на свободный стул, он продолжал все так же выжидательно улыбаться; и только когда он ответил на первый вопрос Роуза, его большая голова и плечи наконец водрузились над столом, и я, временно подавив беспокойство, стал его разглядывать. На лбу у него появились морщины, но не столько от тревог и волнений, сколько от бурно прожитой жизни. Переводя взгляд с Осбалдистона и Роуза на Джорджа, я видел на его лице следы переживаний и страстей, им неведомых, и все же рядом с этими более, сдержанными людьми Джордж при свете ноябрьского утра казался, как ни странно, более моложавым.