Дарья Булатникова - Французское наследство

— Да уж, — вздохнула Лёлька. — Хорошо бы этому юноше мозги дихлофосом сбрызнуть, чтобы тараканов там поменьше было. Ладно, передайте Агнии, что все будет хорошо. Присмотрю я за Левой и котом.

После такого разговора выбора у Лёльки не было, пришлось ехать опять к Агнии, тем более, что телефон в её квартире по-прежнему не отвечал. Проклиная всё на свете, она вела машину по мирно пьянствующему городу. Из окон раздавались хоровые песни и громкий хохот. Редкие прохожие двигались замысловатыми зигзагами. Народ с удовольствием праздновал день солидарности всех трудящихся.

Лёлька долго звонила в дверь, почему-то запертую на защёлку так, что открыть замок снаружи было невозможно. Ей отворил странноватый босой тип в длинной шелковой рубахе с рюшами на манжетах и груди. Ноги мужчины обтягивали дамские лосины в голубой цветочек. При виде Лёльки, он молча отвесил ей низкий поклон, посторонился, захлопнул дверь и, старательно обойдя вдоль стенки нарисованный мелом на полу силуэт, исчез в ванной. Лёлька заглянула на кухню, но кроме кота и удава, коротающих вечер у батареи, никого не обнаружила. Зато в приемной в креслах валялись две барышни. Барышни не удивились появлению Лёльки, они курили папиросы через длинные мундштуки и пили из высоких стаканов мутноватые коктейли. В салоне, слава богу, никого не было, только исчез со стола хрустальный шар.

Из-за двери Левиной комнаты слышался гул голосов. Лёлька постучала и услышала в ответ: «Вползай!»

Восемь или девять человек, расположившиеся в разных точках помещения, в основном на полу, потому что кроме кровати и двух стульев, сидеть было не на чем, тоже на свой лад отмечали праздник. Причем, интересы у них были самые разные: Лева и ещё парочка ушастых и прыщавых недорослей прилипли к экрану дисплея и наслаждались просмотром порносайта. Другая группка активно глушила водку из огромной двухлитровой бутыли в виде женского торса. Поперек торса шла этикетка с надписью «Любимая». Ещё трое мило покуривали козьи ножки, скрученные, похоже, совсем не из табака. Один гость развлекался тем, что ваял из кома жвачки уменьшенную копию вышеописанной бутыли. В качестве постамента для своего творения он использовал хрустальный шар, притащенный из «салона».

Лёлька, словно демон возмездия, ворвалась в помещение. Лева озадаченно уставился на неё, пытаясь сообразить, кто она такая. Понимая, что обычные в таких случаях резоны на расслабленную публику не подействуют, Лёлька встала посреди комнаты в позу скульптуры «Ленин — вождь мирового пролетариата» и рявкнула:

— Вы что, сдурели? Сюда менты едут, обыск делать, а вы развлекаетесь? Ну-ка, быстренько все на выход! И чтобы ноги вашей тут больше не было!

— Это почему это? — попытался вступить в пререкания рыжий коротышка с редкой козлиной бороденкой.

— А потому. Засада здесь будет. Причем, постоянная. Кто войдет, сразу заметут, — отрезала Лёлька.

Народ, почесываясь и пожимая плечами, довольно шустро потянулся на выход. Через десять минут Лёлька осталась вдвоём с недоумевающим Левой. Он пытался сообразить, кто из покинувших его гостей был владельцем пары оставленных посередине комнаты грязных штиблет сорок пятого размера. Так ничего и не решив, братец отнес ботинки в прихожую. Лёлька притащила пылесос и принялась наводить в задымленной комнате порядок. Почистив ковер, она решила вытереть пыль и отправилась в ванную за тряпкой. В ванне, заполненной розовой пеной, нежился тот самый тип, что впустил её в квартиру. Мокрые лосины и шелковая рубашка сохли на верёвке. Лёлька пожала плечами и осведомилась:

— Вы кто такой?

— Мишель Ремизов. Служитель Мельпомены. Не хотите присоединиться? — он гостеприимно указал ей место в ванне рядом с собой.

— Да нет, вы уж как-нибудь тут сами, — фыркнула Лёлька, хватая тряпку и испытывая непреодолимое желание, шлепнуть ею нахала по розовой морде.

— Вот так всегда, — философски заметил тот, погружаясь в пену с головой, и продолжил, выныривая: — Нет в этом мире понимания между людьми!

Вытерев пыль и табачный пепел в Левиной комнате, Лёлька понесла тряпку на кухню, не рискуя возобновить общение с моющимся в ванной Мишелем. На кухне горько плакали девицы из салона, похожие как близнецы. Уливаясь пьяными слезами, одна из них всё время повторяла:

— Ну, козёл! Какой же он козёл!

— Параноик! Шизофреник! — вторила ей другая.

Лёлька решила, что речь идёт, несомненно, о Лёве. Но видимо имелся в виду кто-то другой, потому что вошедшему вслед за ней братцу Агнии обе девицы кинулись на грудь и принялись хором жаловаться на какого-то Бубу. Лева оторвал их от себя, удивленно осмотрел, словно видел впервые, вытер одной из них нос кухонным полотенцем и озабоченно поинтересовался: