Владислав Вишневский - Кирза и лира

Зачем всё так плотно подогнано и ушито в форме, вы спрашиваете? Ну, может это действительно кому-то покажется странным и не совсем понятным, на самом деле расшифровывается очень просто: всем должна быть сразу и издалека видна — сила, мощь, красота и независимость обладателя этой выразительной одежды. Да-да, мощь и сила! — красота и независимость! В любой их последовательности, в зависимости от встречного объекта, конечно, не более.

— Товарищ полковник, полк по случаю торжественного увольнения…

Командир части полковник Серебров, вытянувшись в струнку, несмотря на солидный возраст, ему это ещё удается, правая рука у виска, левая в кулаке плотно к бедру, пятки вместе, носки, зеркалом блестящих сапог, врозь, слушал доклад замполита, вывернув глаза на яркую коробку выстроившихся дембелей. Бурю восклицательных знаков и глаголов, пронесшихся в голове командира полка, можно выпустить из предмета рассмотрения, цвет лица всё это уже попеременно отобразил. Но он — молодец, мужик! — даже не споткнулся, проглотил дембельскую пилюлю, взял себя в руки, перевел гневно-растерянный взгляд на своего замполита. Тот, заканчивая доклад, без слов понял, кому сегодня попадёт, кто будет крайним.

— Здравствуйте товарищи! — не глядя на балаганно-противную по-цвету «коробку» дембелей, здоровается командир полка.

— Здравия-жела-това-щ-полковник! — Не подвели, потешили душу. Здорово рявкнул приветствие полк, в секунду подняв глупых ворон на не досягаемую для них прежде, орлиную, высоту.

Командир полка в некоторой ещё растерянности оглядывал строй, избегая глазами виновников торжества, размышлял, как быть. Потом, решил всё же не портить программу запланированного мероприятия, отложить разбор «полетов» на завтра… с командирами. Разрешил вносить полковое знамя…

…По-олк, смир-рна! Р-равнение направо!

Взыграл оркестр. Вступил знаменный взвод. «Вольно…» «Смирно…» Гимн страны… «Слушай приказ!.. По окончании действительной срочной военной службы уволить в запас… Старшину Григорьева!.. «Я!..» Старшину Соловьева… «Я!..» Старшего сержанта Артамонова… Старшего сержанта Белова… Старшего сержанта Пронина…» «Я-я-я-я!..» Вот он я, вот он я… Я-я-я! Ур-р…

И Дорошенко, и Иванова, и всех остальных наших… уволить в запас! Уволить!..

— Вы это куда, мужики? — вопрос риторический. Мы проходим дальнее, запасное, КПП. Дежурит сейчас сверхсрочник, помдеж, и пара молодых солдат. КПП дальнее, практически закрытое, но именно там и можно проскакивать в самоволку, либо принимать гостей. Вот и сейчас, чуть в сторонке, в кустах стоит парочка раскрашенных девчонок и двое салаг, «химики», из химроты. Лица у них раскрасневшиеся, девочки хихикают, стреляют глазками, салаги выгибают грудь, нетерпеливо переступают с ноги на ногу, косят на подходы к КПП — не застукал бы кто.

— А! На халтуру опять! — кисло бросает Генка, показывая на наши инструменты. У меня в руке баян в футляре, у Артура гитара в чехле, у Генки футляр от саксофона-альтушки (с бутылками). Мы в дембельской форме, я замыкающий.

— Угу… — угукает помдеж, он знает кто мы. — А что, здесь, ближе что ли? — спрашивает.

— Ну!

— Во-он там наш автобус стоит. — Показывает куда-то за угол Артур.

Слышу тихий вопрос молодых солдат к помдежу: «А куда это дембеля-музыканты пошли, а товарищ прапорщик?» «На Кудыкину гору. — Сварливым тоном скрипит помдеж. — Много будете знать, скоро состаритесь! Берите, давайте, мётлы, бля, и метите вон дор-рогу» «Так мы же только что, тов…» «Дав-вайте, я сказ-зал! А то щас, пи… у меня получите!»

Обычная, вялотекущая службистская армейская мелодия на две четверти: Мети-давай! Мой-давай! Шагай-давай! Молчи-давай!..

Идём быстро и… в затылок! Дурацкая привычка, замечаю. Так за три года натаскали, что даже вдвоем ходим или шеренгой, или в затылок. Естественно в ногу. Ребята это тоже заметили — весело рассмеялись и сломали строй, перестроились… теперь, в шеренгу. Опять рассмеялись: не получается никак. Стоп! А какие еще варианты есть на гражданке?.. А я помню?

Прошли ряд переулков, пересекли улицу, дворами, насквозь, прошли остальной отрезок…

Дружно вытираем об коврик подошвы сапог… Открывает хозяйка. Она сегодня как никогда выглядит очень празднично и очень молодо. В легком голубом платьице, в белых цветах, в кухонном переднике, нитка белого жемчуга на шее, раскраснелась от плиты, улыбается. Глаза… А глаза, я вижу, грустные. Даже очень. Завтра я улетаю. Она знает. Самолет у меня завтра, в восемнадцать тридцать. Мне тоже очень грустно от этого. Очень!