Владислав Вишневский - Кирза и лира

«Домой он уехал… — размышляли мы в это время. — Вот это да!»

Оживленно потом обсуждали эту проблему: в курилке, в койках, кто — где. Серьёзная тема, как оказалось. Старики, например, за себя, я знаю, уже не беспокоились, если за почти три года крыша ни у кого из нас не поехала, теперь уже точно не уедет… Не должна вроде. Разве от радости, если раньше вдруг дембельнут. А вот салаг и молодых, оказывается, нужно опасаться. Внешне они вроде и не заметны, эти отклонения, а вот ежели какая магнитная буря неожиданно вспыхнет, на солнце там или на луне вдруг, и всё, хана тебе, или полку, и на дембель не уедешь. Короче, единогласно решили старики, держаться от них, всех, молодых и салаг, как можно дальше. Даже дальше, чем дальше. В отдалении оно и не пахнет… И второе. Как выяснилось, никто и не знал, что есть такая комиссующая статья, при которой, оказывается, можно сразу уехать домой, вчистую. Даже на первом году!.. Только, очень важно, чтобы ТА сумка была задета, но не повреждена… Может даже и не задета, а чтоб очень рядом, но чтоб не повреждена. Не повреждена?! Тут был полный… тупик. Такое жесткое условие вышибало, как замыкание «плюса» с «минусом». В таком действии ничтожные миллиметры с микронами отделяют жизнь от… А если дрогнет рука?! А если простое землетрясение в это время рядом случится… совсем-совсем случайно. Что тогда? Как тут всё рассчитаешь? Никак. Вот же ж чёрт, до молодых бы не дошло! Не дотумкали бы, придурки… Начнут ещё с тоски на себе или на других тренироваться! Да… Не было печали!..

Армия… Армия… Армия!..

Служба в полку, меж тем шла своим чередом. Молодежь и салаги периодически бегали по учебной тревоге; где-то ползали; везде, где можно-нужно-ненужно — топали строевым шагом; как мартовские коты отчаянно горланили утром и вечером положенные в строю песни: «У солда-та вы-ход-ной, пуг-говицы в ряд…»; несли (тащили) службу из наряда в наряд и обратно; терпели выходки ротного и копирующих его сержантов; дремали на занятиях, мечтали о дополнительном пайке хлеба, бегали в самоволки, стоически боролись с разного рода локальными и общего вида болячками на своем теле и внутри него; силой кулака втихаря утверждались в курилке, в туалете, в Ленкомнате, в любом другом месте, где застанет необходимая мордобойная ситуация; грезили о свободе, доме, увольнительных, доступных и недоступных девушках, письмах, и прочем невозможном.

Рутина. Обычные дела. Армия!

Только старики, замерев в ожидании своего дембеля, сохли как саксаулы в ожидании очередного жаркого суховея, как древние аксакалы в ожидании наступления вселенской мудрости, замерли дембеля, в ожидании своего долгожданного дембельского приказа. Они жили в другом измерении. Они ещё были здесь, но их как бы уже и не было вовсе. Для них — все знали — всё теперь зависит от каких-то неуправляемых штабных бумажных случайностей. Каждый день мог быть уже последним для них или предпоследним. Только поэтому, каждое новое утро у дембелей начиналось с тревожного вопроса к писарю: «Ну что там? Как? Когда?..» «Давно уже все ваши документы на подписи. Вы ж знаете», — нервно сообщал молоденький писарь, и норовил быстренько слинять из под обстрела. Его, не менее нервно, даже угрожающе, придерживали за рукав: «Ты смотри там, салага, двигай, давай, наши бумажки куда надо, не то…» Писарь дёргался, сверкал глазками, получал по шее. А что он ещё мог для дембелей сделать, что? Была б его воля, он бы давно уже всё сам подписал, и себе в том числе, себе бы, может, и раньше даже.

Ситуация с дембелями в полку назрела, вызрела, уже и перезрела, как затянувшиеся роды. Смотреть на них было жалко, и терпеть невмоготу. Дембеля, если уж откровенно, давно всех достали, читалось на лицах нетерпеливых салаг, быстрее бы уж уехали. Вот уедут — ой, скорее бы! — произойдет естественная и долгожданная смена времён, смена власти в ротах, в полку. Салаги станут стариками, перейдут в ранг неприкасаемых, молодые — салагами, на вновь прибывших ездить начнут. Салаги вздохнут! Выдохнут! Красота-а-а! В армии так каждый год. Как смена дня и ночи, как приход зимы и лета. Но есть ещё и хмурое утро, есть и тяжёлый, муторный вечер, которые надо ещё как-то пережить. А уж потом… наступит малина. Наступит, наступит. Дембель неизбежен. Это любой солдат знает. И офицеры знают, и прапорщики — все. Так что, главное, всё это перетерпеть или приноровиться… Всё как в природе, всё своим чередом. Так и в армии.

А действительно, что ещё в полку старикам было делать? Ими всё уже было выполнено: долг Родине отдан, временная дистанция, день за днем, год за годом, пройдена, смена воспитана — вон, какая, падла, шустрая бегает по казарме, только отпусти!.. Всё что нужно было достичь здесь — достигнуто, что нужно было съесть — съедено, грудь стала колесом, хэбэшка от распирающих грудных мышц по швам трещит, при том, вся в ярких армейских значках, пальцем ткнуть некуда. Можно бы и на спину, но, там почему-то не принято. Да и спереди понятней, кто есть кто. Мозг сверлит одна мысль: скорее бы домой! Только домой! Домой! Домой! На гражданку, на волю. К свободе, к возможности беспредельно располагать собой и своим временем, своими поступками, своими желаниями. Эх!!