Владислав Вишневский - Кирза и лира

— У нас же шестьдесят четвертое и шестьдесят шестое места! — бьется в стенку «дядя» с чемоданами, подпираемый тётей. Они только что вошли. — Вот наши билеты! Проводник, товарищ, это…

— Какие места, товарищ!.. Тише! Концерт идет…

— Пропустите! Какой концерт? Нам же только пройти…

— Да, замолчите вы, наконец. Ходят тут, людям слушать мешают… После третьего звонка в зал не допускают… Забыли? Не мешайте тут! — недовольно отмахиваются в битком забитом проходе вагона потревоженные слушатели. — Тише! Артисты выступают!

Только что вошедшие на станции пассажиры, в недоумении раскрыв рты, упираясь в плотную и живую стену из спин останавливаются…

— Что такое? Что происходит? Проводни-ик! Какой концерт? Это же вагон, по… — Вытирая пот, осторожно прислушиваются.

А это поёт Сашка Столяров. И лучший чтец, и вокалист, и солист, и красавец, и… Да у нас, вы посмотрите, все такие, я ж говорил.

В разных купе, очарованным и счастливым от такой неожиданной и редкой удачи пассажирам, наши ребята дают «плацкартный» концерт. Песни, сменяясь, звучат одна лучше другой. Уже подхватывая знакомые и любимые, слушатели, целыми купе, уже сами громко и дружно поют:

Полчаса доверительного и задушевного исполнения, и зритель полностью покорен, и девушки тоже — что и требовалось доказать. Да нам, таким красавцам, с нашими талантами, да с нашей-то энергией, какой бастион устоит? Да ни какой!..

Наши красавцы грузины, вместе с Артуром и Сашкой Столяровым, на четыре голоса поют эту песню так задушевно, так вдохновенно и стройно, — тому, грузинскому, «Орера» и не снилось. Поют ребята, выводят мелодию так искренне, так самозабвенно, что наш плацкартный вагон, вместе с пассажирами и багажом, кажется, уже свободно летит, легко оторвавшись от чугунных тяжелых рельсов, парит над нашей Землей, летит себе там, свободно и легко.

…Шасси давно убраны. Под крылом ватные облака. Высота девять тысяч метров… Уши уже не закладывает. Сейчас стюардесса напитки понесет… Эх, мать моя Родина!..

Кто с нами ездил — тот «летал», кто летал — тот знает это. А уж кому не довелось — жалко! — тому, считай здорово не повезло в жизни.

Кстати, когда старшина приносит деньги и ведомость для росписей, это нам уже и не… Нет, нет, стоп! Я же пошутил, пошутил — шутка такая. Нужно, нужно!.. Нужны нам деньги, что там говорить, нужны. Но… Уже просто символически, чисто формально. Как бы так — ну, принес и принес, делов-то… Суточные — один рубль. Да и те суточные, а старшина выдает на всякий случай только на один день, такие маленькие, что в вагоне ресторане мы, на них, можем, в лучшем случае, только слегка позавтракать. И это ещё сильно сказано — позавтракать! С нашим-то молодым, здоровым аппетитом и огромными духовными затратами, в смысле запросами! А как же потом обед? А ужин?.. — спросите вы. А что обед, что ужин?.. Я ж вам говорю, пока мы едем в вагоне, нас это вообще не беспокоит.

В вагоне мы, как дома. Мы здесь уже всех давно знаем и любим, и нас уже здесь все знают и любят. В таком вагоне мы можем ехать хоть на край света, в смысле, прямо до дембеля. Лишь бы пассажиры иногда менялись, но не все! Некоторые, девушки, например, пусть едут с нами. Пусть… а что? Понимаете, мы ведь уже познакомились! Они уже привыкли к нам! Зачем их расстраивать? Зачем их обижать всякими там проводами, да расставаниями? Опять же пойдут слезы… сырость всякая там, не дай Бог и ревматизм потом. Да и как-то лучше с ними, с девушками-то ехать, — веселее, интереснее. Не замечали?

О-о-о!..

В гулком, раскачивающемся тамбуре, прижавшись к горячему девичьему телу, торопливо и жарко дыша признания в мгновенной и страстной своей любви — под броней парадки так всё от чувств нагревается, что оплавляясь, неожиданно сгорает внизу живота, прямо дотла, не успевая состояться. «А-а-а…а-х, жа-аль!» А что я могу сделать, если я такой горячий, что ко мне даже прикоснуться нельзя. А я ж её, девушку, даже обнял, даже прижался… Голова уже ничего не контролирует, а уж там-то, в паху, подавно. Бах!.. Словно атомная вспышка внизу… и всё. Но руки, руки продолжают мять, будоражить, исследовать, запоминая чудесную и притягательную рельефность таинственного и желанного девичьего тела. О-о-о!.. Это… Это… О-о-о!.. Местами оно мягкое, местами упругое, но тёплое и горячее, даже трепетное… Ещё её запах… запах чуть-чуть духов, чуть чуть пота и еще, чего-то неуловимо знакомого, притягательного… из детства… молока материнского… Не пойму. Знаю точно, такого манящего запаха у нас в казарме нет. Что же это такое? От этих сильных ощущений, с ума можно сойти.