"Ты знаешь кто..." - это, конечно, Дэниел Дрейпер, эсквайр, из Бомбея, человек, весьма уважаемый в тех краях, о состоянии здоровья которого наш достойный Брамин пишет с восхитительной искренностью.
"Я чту тебя, Элиза, за то, что ты держишь втайне вещи, которые, если их разгласить, послужили бы тебе панегириком. Благородное страдание исполнено достоинства, не позволяющего ему взывать к жалости или искать облегчения. Ты хорошо выдержала эту роль, любезный мой друг-философ! Право, я начинаю думать, что у тебя не меньше добродетелей, чем у вдовы моего дядюшки Тоби... Кстати, о вдовах, - пожалуйста, Элиза, если ты когда-нибудь овдовеешь, не вздумай отдать свою руку какому-нибудь богатому набобу, - потому что я сам намерен на тебе жениться. Жена моя долго не проживет, и я не знаю женщины, которая была бы мне так по сердцу на ее месте, как ты. Конечно, по состоянию здоровья я девяностопятилетний, а тебе только двадцать пять - разница, пожалуй, слишком большая! - но недостаток молодости я возмещу остроумием и веселым нравом. Свифт меньше любил свою Стеллу, Скаррон свою Ментенон и Уоллер свою Сахариссу, чем я буду любить и воспевать тебя, избранная жена моя! Все эти имена, несмотря на их прославленность, уступят место твоему, Элиза. А ты напиши мне в ответ, что одобряешь и ценишь мое предложение..."
Одобряешь и ценишь мое предложение! Этот лицемер в то же время писал своим друзьям веселые письма с насмешливыми намеками на бедного, глупого Брамина. Ее корабль еще был ввиду южных берегов Англии, а очаровательный Стерн уже сидел в кофейне "Маунт" над листом бумаги с золотым обрезом, предлагая свое сердце, это бесценное сокровище, леди П., и спрашивая, неужели ей приятно, что он несчастен? Стало ли ее торжество полнее оттого, что ее глаза и губы лишили человека рассудка? Он приводит "Отче наш" с ужасным, циничным богохульством в доказательство, что не хотел быть введенным во искушение, и клятвенно заверяет, что он самый нежный и искренний безумец в мире. А у себя дома в Коксвуде он написал письмо по-латыни, ибо, как мне кажется, постыдился написать его по-английски. Перечитывая его письма, я вспоминаю, что письмо сто двенадцатое вызвало во мне чувство, далекое от восторга, поскольку из этого письма явствует, что была еще и третья, за которой этот негодный, истасканный старый негодяй тоже приударял *, а через год, когда он вернулся к себе на Бонд-стрит и привез с собой свое "Сентиментальное путешествие", дабы представить его на суд Лондона, как всегда жадный до похвал и удовольствий, по-прежнему тщеславный, порочный, остроумный и лживый - смерть наконец настигла немощного беднягу, и 18 марта 1768 года этот "мешок с мертвечиной", как он называл свое тело, был переправлен в царство Плутона **. В его последнем письме есть одно проявление благородства - искренняя любовь, которая побуждает его умолять одного из друзей стать опекуном его дочери Лидии***. Все его письма к ней бесхитростны, ласковы, нежны и ничуть не сентиментальны; точно так же сотни страниц в его книгах прекрасны и полны не только поразительного юмора, но подлинной любви и доброты. Да, опасная профессия у того, кто должен выставлять на продажу свои слезы и смех, свои тайные огорчения и радости, свои сокровенные мысли и чувства, изливать их на бумаге и продавать за деньги. Разве он не преувеличивает свое горе, чтобы читатель посочувствовал его неискренним страданиям? Не возмущается притворно, чтобы утвердить добродетель своего героя? Не изощряется в остроумии, чтобы сойти за острослова? Не крадет у других писателей, утверждая с помощью этой кражи свою репутацию изобретательного и образованного человека? Не притворяется оригинальным? Не делает вид, будто он человеколюбец или человеконенавистник? Не взывает к галерке трескучими фразами, ловя публику на дешевую приманку, чтобы сорвать аплодисменты?
{* "Миссис X.
Коксвуд, 15 ноября 1767 г.
Будьте же умницей, моя милая X., и сделайте все это хорошо, а когда мы увидимся, я Вас поцелую, так-то! Но у меня есть для Вас еще кое-что, над чем я сейчас усиленно работаю, - это мое "Сентиментальное путешествие", которое непременно должно заставить Вас плакать, как плакал над ним я, иначе я вовсе брошу писать сентиментальные сочинения...
Остаюсь Вашим и проч. и проч.
Т. Шенди".
"Графу...
Коксвуд, 28 ноября 1767 г.
Милорд!
Я с величайшим удовольствием берусь за перо, дабы поблагодарить Вашу светлость за письмо, где Вы справляетесь об Йорике, который измучен духовно и телесно "Сентиментальным путешествием"; выходит, автор и в самом деле должен все прочувствовать сам, иначе читатель ничего не почувствует; но все эти чувства вконец изнурили мой организм, и, по-видимому, ум так же нуждается в подкреплении, как и тело; поэтому двадцатого числа следующего месяца я поеду в Лондон, причем предварительно подкреплю свои силы, проведя неделю в Йорке. Конечно, я мог бы предаваться блаженству с женой (которая только что возвратилась из Франции), но я достаточно долго был сентиментален, хотя Вы, Ваша светлость, вероятно, со мной не согласитесь".
Читать дальше